Когда дьявол внутри нас

Новый вид необъявленной войны начался в некогда одной из самых благополучных стран мира – Сирии, где многие годы в дружбе и братстве жили представители разных конфессий и течений мировых религий. Но заокеанскими стратегами была поставлена задача по уничтожению ближневосточных стран. Ведь в хаосе, как в мутной воде, всегда можно поймать свою рыбку выгоды, к примеру, почти даром покупать нефть и обвалить рынок энергоресурсов, что и было сделано.

Но это только небольшая экономическая часть процесса. Куда более важная идея заключалась в том, чтобы дискредитировать государство, существующее со своей, независимой от Запада экономической системой. Для этого была взята на вооружение и преподнесена в искаженном виде религиозная доктрина ислама о том, что наступит время борьбы с дьяволом и что эта священная война будет в Шаме, в Сирии. Это сыграло ключевую роль в агитации и пропаганде идеи, что время пришло и каждый мусульманин якобы обязан участвовать в этой «битве добра со злом».

В эту чудовищную ложь поверило немало выходцев и из нашей республики. Ряд экспертов и сводки Министерства внутренних дел говорят, что большая часть преступлений, связанных с террористической направленностью, резко сократилась в республике именно в период расцвета ИГИЛ.

Наш собеседник (назовем его Магомедом) встретил расцвет деятельности этой преступной организации в местах лишения свободы. Там он отбывал наказание за пособничество террористам: снабжал «лесных» братьев едой, водой, передавал деньги. Но основной его задачей были агитация и распространение идей салафизма, радикального религиозного течения. Недавно он освободился, вернулся к обычной жизни, и нам удалось с ним поговорить.

– Как получилось, что вы увлеклись этой темой?

– У нас в Шамхал-Тюбе есть мечеть, куда приходили самые разные люди. С некоторых пор туда стал ходить человек, который после намаза громко провозглашал, что, например, нельзя молиться возле могил умерших, говорил о нарушениях имама нашей мечети… Его стали слушать некоторые прихожане, хотя большинство считало, что он вносит смуту, люди были недовольны этим. Во избежание конфликта было решено построить отдельную мечеть. Я стал ходить в ту, новую.

– Как отнеслись к этому ваши родители?

– Они со мной беседовали, убеждали, но заставлять меня было бесполезно. Да и что они мне могли сказать? Не молись? Тогда это прямое нарушение заповедей Корана. И я, конечно, их не послушал. Решил сам разобраться в религии. Тогда этот человек (его звали Умар, впоследствии он был убит в спецоперации) предложил мне почитать отдельные места в Коране, где я находил подтверждение его словам.

– Расскажите подробнее, как это происходило? Что с самого начала заинтересовало?

– Однажды я пришел к нему домой, он спросил, хочу ли я попасть в рай. Я, конечно, ответил утвердительно. Тогда он сказал, что мне придется столкнуться с множеством трудностей, которые переносил наш пророк. Открыл место в Коране и показал отрывок, где говорится о страданиях истинных верующих, о том, что от них откажутся семья, друзья, будет нужда в пище и т.д.

Одно можно сказать точно: Магомед осознал, что методы, которые предлагали для установления шариата и справедливой жизни его бывшие «друзья» и «братья», не годятся.

– В чем заключалась ваша работа? Как вы взаимодействовали с «лесными»?

– Меня сначала несколько раз уговаривали встать на путь джихада, но я говорил, что хочу соблюдать все нормы ислама, но на преступления не пойду. Некоторое время спустя я узнал, что моего друга убили. После этого случая появились «братья» и сказали: если, мол, не хочешь, чтобы это безбожное государство с тобой поступило так же, надо что-то делать. Так я согласился на сотрудничество с ними. Они интересовались, могу ли я стрелять, изготавливать взрывчатку, закладывать мины. Я этого не умел, и тогда они решили, что я буду информатором и агитатором.

– Как проходила ваша агитационная деятельность?

– Иногда в поселок приходили ребята, готовые уйти в «лес». Я устраивал небольшой эксперимент. Приводил их в заброшенный дом и говорил, что здесь надо будет просидеть одну неделю. Окна были закрыты, я давал им только 2 пятилитровые баклажки воды и пять буханок хлеба. Через два-три дня, как правило, желающие исчезали и оказывались у себя дома. И поэтому то, что я делал, назвать агитацией сложно. Например, мы ходили по магазинам и говорили, что спиртное – это грех. В свою очередь хозяева магазинов звонили в полицию и говорили, что мы им угрожаем.

– Расскажите о зоне. Как там жилось вам с такими взглядами?

– Зоны почти везде поделены на два типа: блатные и джамаатовские. Они живут отдельной жизнью, везде есть свои «авторитеты», но надзиратели в эти дела не вмешиваются.

– А как поступили ваши друзья, которые остались на воле?

– Честно сказать, у меня к ним есть вопросы, но задавать некому, большинства из них уже нет в живых. Например, почему они ни разу ничем не помогли моей семье. Почему меня просто использовали и благополучно забыли.

– Как думаете, могут ли сосуществовать религия и светское государство?

– Могут. И сосуществуют. В камере мне доводилось читать Конституцию России, и, знаете, я не нашел большой разницы между ней и шариатом.

– Почему же молодые люди уходили воевать в Сирию?

– Первая причина – преследования силовиков. Вообще силовиков из Центральной России больше интересовала информация, а нашими, местными двигало желание отомстить за своих погибших товарищей. А вторая причина – это тонкая работа агитаторов, которые сумели убедить некоторых, что их не зомбируют, а якобы они сами пришли к этому осознанно…

Сейчас Магомед пытается взять в аренду землю около села Шамхал-Тюбе с озером для разведения рыбы, хочет быть финансово независимым. Он живет на доходы от продажи овощей. В связи с его взглядами и прошлым ему трудно будет добиться аренды. Одно можно сказать точно: Магомед осознал, что методы, которые предлагали для установления шариата и справедливой жизни его бывшие «друзья» и «братья», не годятся. Один из ответов Магомеда особенно показателен. Вопрос был такой: «Когда-нибудь вы сомневались в правоте своих действий?»

– Да, я очень часто спрашивал старших, считающих себя знатоками «истинного» ислама: вот установим мы шариат, но нас поддерживает в республике максимум 10% населения. Что будем делать с остальными? Выгонять? Убивать? И потом, как будут работать больницы, школы? Кто и как будет их финансировать? Или как я объясню многим пенсионерам, в том числе своей бабушке, что пенсии больше не будет. Одним словом, я задавал вопросы, как обустроить социально-экономическую жизнь после установления шариата. Но мне или ничего не отвечали, или говорили, что это не мое дело. Тогда я и начал спрашивать себя: почему и ради чего должен участвовать не в «моем» деле? И я понял: нужно бороться не с режимом, не с обществом, а с тем дьяволом, который сидит внутри нас.