Однако перспектива остаться под моросящим дождем в лесу без палатки и спального мешка меня совершенно не устраивала. Достал из рюкзака основной и запасной фонари и в наступивших сумерках начал спуск по гребню.
И вот тут-то я ступил в этот мертвый островок леса. Когда-то мохнатые, живые и источавшие бодрящий аромат смолы сосновые лапы казались скрюченными и иссохшими пальцами Бабы-Яги или еще какого-нибудь сказочного персонажа. Иные сосны лежали вповалку на густой траве, в которой кое-где сверкали зеленые огоньки светлячков. Тишина. Только жухлая прошлогодняя листва от шиповника и барбариса глухо откликалась на падающие на них, но невидимые уже в темноте дождливые капли.
Ты тут совершенно один… Не страх и не ужас овладевают твоим сознанием. А совершенно иное и не поддающееся объяснению чувство, которое, наверное, было обычным ощущением для твоих пещерных предков, наблюдавших, но не понимавших законов природы.
Наконец я сообразил, что с собой у меня есть фотокамера. Вы видите, что у меня получилось. Мертвый лес. Отчего он погиб? Не знаю. Следов пала тоже тут видно не было: ни обугленных стволов, ни пепелища.
Разве что когда-то тут случился бурелом. В местности Атабала тоже годом раньше я наблюдал подобное. Иногда мощные порывы ветра способны повалить целые участки лесного массива, особенно на гребне горы, где его напор удваивается.
Как бы там ни было, сделав несколько кадров, я начал утомительный спуск по ночному лесу, унося с собой что-то мистическое, подсознательное. Человек так устроен: цветущая и клокочущая живыми соками природа одухотворяет, заряжает его энергией и оптимизмом, а умерщвленная плоть, даже растительная, обволакивает его сознание пониманием сущности всего живого: в любом рождении скрывается смерть.
До своей сакли я добрался, когда часы начали отсчет новых суток: 0 часов 45 минут. Засыпая, даже не раздевшись, сквозь завесу мертвого леса я уже видел завтрашнее утро: прохладное и бодрящее, солнечное и полное жизни.
… Ну и натворил же ты, Творец, чудес на этом свете!