Мифы и реальности местного самоуправления

В многообразии протестных социальных действий политический экстремизм занимает особое место. Экстремизм – extremus (крайний) может проявляться в различных формах. Методологическим основанием выделения предикативности экстремизма является социальная дифференциация общества. Теоретически любая социальная группа (класс, нация, партия, страна и др.) может в определенных социальных условиях выразить протест или же добиваться своих целей крайними (экстремистскими) действиями. В современных же социальных системах наиболее распространенным является политический экстремизм. Вполне обоснованным представляется нам утверждение А.В. Кивы и В.А. Федорова о том, что «в действительности Россия не так уж и отличается от европейских стран по части политического экстремизма».

Достаточно часто причинами экстремизма называют столкновение цивилизаций, радикализм религиозного сознания. Можно лишь отчасти согласиться с суждением В. Кулагина о том, что «…радикализм и экстремизм, исходящие с Ближнего Востока, объясняются не столько влиянием политического ислама, сколько неспособностью большинства стран этого региона подключиться к процессам глобализации и социально-экономической модернизации». Не отрицая влияния процессов глобализации и модернизации на формы социальных протестов, полагаем, что действия социальных групп предопределены внутренним социально-политическим устройством общества. Соглашаясь также с тем, что экстремизм нередко имеет религиозные или национальные формы, следует заметить – национальные или религиозные сообщества, стремящиеся реформировать социум, по сути предлагают изменить систему управления. Логика поведения национальной элиты и религиозных иерархов имеет свои закономерности. Так, при борьбе за власть «борцы» допускают протестные действия даже в их крайней форме, но при обретении власти они заинтересованы в стабилизации ситуации, поэтому их интересы расходятся с экстремистами. Наступает та социальная фаза развития, когда «католические, протестантские, православные, мусульманские, буддистские организации … активно участвуют в попытках предотвращения и разрешения вооруженных конфликтов … пытаются облегчить страдания населения».

Понимая политику как целенаправленную деятельность одной или нескольких социальных групп по отношению к другим по отчуждению труда, полагаем, что понятие «политический экстремизм» включает в себя всякий экстремизм, соотносимый с социальными группами. Имеющаяся в современной исследовательской литературе точка зрения на религиозный, этнический и политический экстремизм как явления одного порядка, на наш взгляд, вызывает сомнения. Видимо, более корректно вести речь о том, что религиозная и этническая общности (и иные социальные группы) при осуществлении действий по отчуждению труда по сути занимаются политикой, которая потенциально может обрести крайние, радикальные формы. Надо заметить, что политический экстремизм, осуществляемый этническими и религиозными группами, существует в неразрывной связи с фанатизмом. Как верно замечает М.Я. Яхьяев, «…ядро эмоциональных переживаний фанатика составляет именно фанатическая страсть социального реформаторства».

Отечественные и зарубежные исследователи единодушны в том, что фанатик-экстремист – это всегда «продукт» внутренних социально-экономических противоречий государства или международного экономического противостояния. Признавая правомерность данного вывода, следует заметить, что расцвет экстремизма также всегда связан с определенными формами организации жизнедеятельности людей. Выделяя три основных вида форм организации жизнедеятельности общества – самоорганизацию, управление и самоуправление, полагаем, что экстремизм соотносим только с управлением и всегда соответствует периоду его кризиса. Формы самоорганизации, которые, на наш взгляд, доминируют при обустройстве жизнедеятельности больших семей, родоплеменных образований и соседских общин, не могут допустить экстремизма, так как они базируются на традициях и направлены на сохранение биосоциальной целостности.

При анализе же систем управления обнаруживается, что существует множество отечественных исторических фактов, свидетельствующих взаимной связи экстремизма с кризисом форм управления. Так, неэффективное монархическое управление в России второй половины XIX века, привело к развитию экстремизма и терроризма, которые имели свое продолжение и в начале XX века вплоть до полного разрушения империи. Советская государственная система власти и управления, реализуемая на территории бывшей Российской империи, обнаружила в определенных исторических условиях высокую эффективность и позволила обществу не только преодолеть трудности социально-экономического, военно-политического характера, но и достичь высокого уровня просвещенности человека. Вместе с тем закономерность развития государственного управления такова, что его организационные начала высокоэффективны при решении задач общественной целостности, т. е. социума, страны, а при решении проблем отдельного человека или локальной территории его потенциальные возможности весьма ограничены. Управленческая советская система, выполнив свою историческую миссию, уже в конце 70-х годов XX века обнаруживает в полной мере свои слабые стороны.

В 60-е и 70-е годы XX столетия в нашем Отечестве была возможность эволюционной, безболезненной трансформации форм управления в формы самоуправления, но, как это бывает, обладатели власти не только не хотят, но и не могут понять, что только делясь властью можно сохранить свой статус вождя. Отказ населению в праве на самостоятельность решения самых элементарных вопросов местного значения привел к кризису, а затем и краху советской системы управления. Эти «плоды» советского управления в виде политического экстремизма, мы пожинаем в современной России и ряде стран СНГ и бывшего социалистического лагеря. Надо заметить, что в период разрушения системы власти интересы государственных политических сил могут совпадать с интересами организаций, проповедующих экстремизм. Совершенно справедливо утверждение М.Я. Яхьяева, что структуры власти, осуществляя финансовую подпитку фанатических организаций, используют их для подавления недовольных социальных групп.

Обычно решение этих проблем видится в устранении экономических, политических недостатков и совершенствовании системы управления. На наш взгляд, решая обозначенные проблемы, социум обретает устойчивость лишь на время, а затем вновь кризисная ситуация повторяется. Опыт человеческого развития показывает, что экстремизм, терроризм не проявляются в социальных группах, для которых культурные, человеческие взаимосвязи более значимы, чем социально-статусные отношения, поэтому в современном российском обществе имеется острая потребность в развитии культуры. Культура же будет стабильно развиваться лишь при доминанте форм самоуправления, которые в своем организационном потенциале предполагают самореализацию индивида. Солидаризируясь с В.А. Авксентьевым и Б.В. Аксюмовым в том, что культура претендует на высокое место «в современных теоретических построениях», мы полагаем, что практика культуры и самоуправления, исключит не только насилие, но и всякое навязывание воли. В контексте соответствия культуры и самоуправления декларирование местного самоуправления в современной России имеет положительное значение, однако в дальнейшем становлении данной формы народовластия необходимо избавляться от мифов, сопровождающих этот уровень организации жизнедеятельности общества.

Одним из распространенных мифов, имеющих место в организации местного самоуправления, является утверждение (в научных работах, правовых актах) о том, что люди могут организоваться самостоятельно. Это возможно лишь при наличии традиции, привычки решать вопросы местного значения самостоятельно, а если такого нет, то это должны делать муниципальные органы. Практика же муниципального управления такова, что органы местного самоуправления зачастую не способны решать вопросы местного ведения, поэтому создаются условия для появления «вождей» асоциального и антигуманного характера. В представлениях россиян устойчиво сохраняется советская мифологема о возможности населения контролировать деятельность государственных и муниципальных органов, что деформирует общественное сознание, поэтому даже в случаях осуществления реального самоуправления по вопросам местного значения в локальных территориях гражданин не верит в это. Отсутствие реального участия населения в решении вопросов местного значения, сомнение в легитимности власти являются весомыми причинами для возникновения крайних протестных форм. Не менее вреден миф о том, что на уровне муниципального района (по крайней мере, в Южном федеральном округе) осуществляется самоуправление. Практика управленческой деятельности главы муниципального района и других структур власти этого уровня дезориентирует население в его представлении о самоуправлении, поскольку в данной ситуации декларируется самоуправление, а осуществляется управление.

Существует целый комплекс мифов о местном самоуправлении. Надо от них отказаться или же превратить их в реальность, поскольку в настоящее время и особенно в дальнейшем в развитии нашего общества приоритетными станут вопросы местного значения. Каждый гражданин, отдавая дань уважения государству, стране и субъекту Федерации, в котором он проживает, тем не менее реально осуществляет свою жизнедеятельность в конкретном городском или сельском поселении, где организационное начало должно быть направлено на решение его насущных проблем.