«Модерн» в Темир-Хан-Шуре

– С начала о 100-летии самого известного здания в городе, исторического памятника – театре «Модерн». Говорят, что он чуть ли не копия, только уменьшенная, знаменитой Венской оперы. А я вот, сколько ни сопоставлял фото Оперы и здание бывшего театра, теперь музея, прямого сходства не нашел.

– Так в том-то и дело, что в нашем, буйнакском случае речь не о повторении, а скорее о стилистическом сходстве: и там и здесь – ампир. Да и размеры несопоставимы, а значит и затраты. Я уже не говорю о роскошных архитектурных излишествах, которых на нашем здании не найти. Были, правда, колонны по всему периметру, а центральный вход венчал купол со шпилем. Кстати, архитекторы Сикардсбург и ван дер Нюлль как раз за эти рос­кошь и общую помпезность здания едва не были освистаны. Тогда это назвали безвкусицей. Но уже через короткое время это же здание было признано архитектурным образцом. Нечто похожее было и с Эйфелевой башней в Париже. Таких историй десятки.

– Жалко, что архитекторы этого не узнали – один, не выдержав несправедливой критики, умер от сердечного приступа, а другой и вовсе покончил собой. История буйнакской достопримечательности не такая драматичная, однако и непростая, да?

– Всё начиналось замечательно и замечательными людьми. В 1916 году на средства промышленников Магомы Курахмаева и Хизри Гаджи­ева по проекту петербургского архитектора Иосифа Зильбершмидта в Темир-Хан-Шуре было построено здание театра. Вы только вдумайтесь: где промышленник и где искусство! По нашим теперешним понятиям, две вещи несовместимые. Где горцы и где театр! Сегодня даже клубы разрушаются. Вот такие были люди. Меценаты. Но сотворить здесь Венскую оперу было бы слишком, согласны? Надо же и ландшафт учитывать, и традиции местного строительства, и потребности в новациях. Много чего. А вот по образу ее и подобию – пожалуйста! Проект предусматривал использование новейших технических и технологических достижений того времени. В театре, естественно, была великолепная акустика, поэтому этой сценой не гнушались такие корифеи, как Федор Шаляпин, Клавдия Шульженко, Любовь Орлова. А еще были вращающаяся сцена и оркестровая яма. В зрительских (венских) креслах были предусмотрены специальные отверстия для подключения наушников, так что можно было слушать синхронный перевод текста на национальном языке. Ведь это был многонациональный город, административный центр Дагестанской области. Зал вмещал больше 500 человек. Оборудование и мебель для театра были заказаны в Австрии и доставлены в Темир-Хан-Шуру через Турцию.  Театр назывался «Модерн». Может, это был тот исключительный случай, когда слово 100-процентно отражало действительность: европейского кроя здание, его внутреннее убранство, назначение и содержание. Здесь ставили современных авторов, этой же площадкой пользовались будущие профессиональные театры Дагестана – Русский, Кумыкский, Аварский, Лакский. То есть это был центр культурной жизни города.

– Был? Потом перестал быть?

– Тут вот в чем дело. В отличие от своего, условно говоря, прототипа – Венской государственной оперы, который до сих пор остается таким центром не только столицы Австрии, но чуть ли не всей музыкальной Европы, наш архитектурный памятник постепенно стал терять блеск. Началось все с землетрясения 1975 года. Здание тогда заметно пострадало, как и многие другие в городе, и его решили снести. Кто решил? Чиновники, конечно. А на его месте разбить парк. Говорят же, с глаз долой, из сердца вон. Но здание настолько крепко вросло в тело города и в сердца буйнакцев, что из затеи ничего не вышло. Власти не смогли преодолеть сопротивления горожан. Часто чиновникам не хватает здравого смысла. Конечно, театр в нем спасти не удалось, потому что это такой специфический организм, на ремонт и восстановление которого нужны были немалые средства. К сожалению, в то время уже не было Курахмаевых, Гаджиевых, и само слово «меценат» исчезло из обихода. Дело упростили: в здании организовали музей искусств. Он старше здания театра Зильбершмидта на четыре года. Через год будем отмечать юбилей – 105 лет.

– Тогда уже пора рассказывать о нем…

– Согласен, тем более что тема мне близка. В 1921 году столицей ДАССР становится Махачкала, и все фонды музея отправили сюда же. В Буйнакске на его месте создали Музей истории революции. В 1934 году он переехал в бывший дом Саида Габиева и стал Республиканским мемориальным домом-музеем Сталина. После XXV съезда КПСС музею вернули статус историко-революционного, и вплоть до конца 80-х годов он им оставался. Здание после землетрясения разрушили, музей перевели в бывшую женскую гимназию. Все фонды были буквально свалены, много экспонатов погибло при пожарах и потопах. Однако в 1993 году музей был восстановлен известным педагогом, заслуженным учителем Дагестана Булачом Гаджиевым и моим отцом, Магомедом Дугричиловым, и заработал в теперешнем здании. В память о Хизри Гаджиеве музею присвоили его имя.

– И началась современная история музея. Расскажите, пожалуйста, о ней.

– В 90-е годы здесь проводились встречи, камерные концерты, научно-практические конференции, приглашались театры. Во время теракта в 1999 году здание сильно пострадало от удара взрывной волны. Ремонт начали в 2001 году, а закончили только год назад. Несмотря на долгие 15 лет ремонтных работ, во время которых приходилось снимать экспозиции, нам удалось значительно пополнить музейный фонд. В 1993 году у нас было три с половиной тысячи экспонатов, сегодня – 7400. С учетом того, что денег на закупку экспонатов не выделяется, это неплохая коллекция. Выставки проводились даже во время ремонтных работ. Они были посвящены 145-летию города, религиозным конфессиям. Музеем ведется гигантская консультационная работа. Когда начинаются республиканские конкурсы, к нам за сведениями обращаются ученики и учителя.

 – Каким будет новый музей, когда заработает в полную силу?

– Музей предполагается запустить в марте. Планов много. Будут постоянная и съемные экспозиции. Много планов в связи с приближающимся 150-летием города. Сейчас воссоздаем фотолабораторию Абуладзе: фотоаппараты на треножниках, баннер–задник для фотографий. Воссоздали старинные тумбы, на которые клеились объявления, газеты, афиши XIX–начала XX веков. По фотографиям уже сделан макет польского костела, еще в планах макеты армяно-григорианской церк­ви и немецкой кирхи. А пока у нас нет ни одной витрины. Обещали восстановить зрительный зал на 180 мест, закупить и витрины, и стеллажи. Сегодня я не рискую оставлять в музее ценные экспонаты, потому что нет ни сигнализации на окнах, ни решеток.

Музейная деятельность обширна, она не ограничивается выставками, мы планируем проводить лекции, беседы, специальные уроки в школах, в учебных заведениях, организовывать встречи с интересными людьми, камерные концерты. Важно, чтобы дети могли видеть всю историю города и округа с древних времен до наших дней. Бывает, что мы показываем детям бурку, а они не знают, что это такое. Мы разрешаем им брать в руки некоторые экспонаты, фотографироваться в костюмах в воссозданной сакле. Главная цель – создание музея, посвященного Темир-Хан-Шуре и его округу. Фактически это история Дагестана с первой половины XIX до 20-х годов XX века. Потому что столица находилась здесь.

– Какие экспонаты наиболее ярко отражают историю Темир-Хан-Шуры?

 – В основном это фотоматериалы и документы. Экспонатов того периода у нас практически не осталось. Есть хороший набор кузнечных изделий бытового плана – гвозди, держатели для труб, засовы от ворот, инструменты конца XIX – начала XX веков. Удалось собрать колеса для арбы. Долго искали по всем аулам района, и сейчас у меня их пять штук, все ручной работы – деревянные с металлическими ободами. Из них два колеса 1860 года. Самый древний экспонат музея – изделия из бронзы III тыс. до н. э., найденные в Кадарской зоне, а также керамика Агачкалинского могильника II–III тыс. до н. э. Есть материал по всем религиозным конфессиям, ведь в городе располагались немецкая кирха, польский костел, армяно-григорианская церковь, православный собор и церковь, две синагоги, шиитская и суннитская мечети. Синагога 1860 года осталась до сих пор, и она, кстати, самая древняя на Северном Кавказе. Андреевский православный собор был самым большим на Кавказе. Собор Александра Невского, стоявший некогда в Махачкале, был скопирован с темирханшуринского, но был гораздо меньше, чем наш. Входные двери его достигали шести метров в высоту. А бой часов был слышен в любом конце города.

 – Есть ли в музее фонд живописи?

 – Да. Часть картин из фонда Дагестанского музея изобразительных искусств им. П.Гамзатовой, своя коллекция в основном историко-революционной тематики. Работы Пшеницыной, Марковской, Юнусилау, Мурзаева, Камбулатова, Магомеда Шабанова, Ягудаева, Тхакумашева, Капаницына, Бабасюка. Наиболее известные – Муэддина-Араби Джемала «Провозглашение автономии Дагестана 13 ноября 1920 года», Магомеда Юнусилау «Примирение кровников», «Убийство Махача Дахадаева».

– В этом году празднуется 150-летие Буйнакска. Верно ли это исторически?

– Я не знаю, почему взят именно 1866 год. Первое письменное упоминание Грузинским посольством о Темир-Хан-Шуре относится к XVI веку. Фактически в 1832 году на месте разрушенного аула построили военное укрепление. При определении возраста надо было взять хотя бы эту дату. А в 1866 году была проведена земельная реформа по Российской империи, и Темир-Хан-Шуре просто был придан статус столицы Дагестанской области.

– Как пополняются фонды?

– С 1977 года мы потеряли статус республиканского музея, став филиалом ДГОМа. Если раньше у музея было прямое финансирование из Министерства культуры республики, то сейчас мы целиком зависим от центрального музея. В подавляющем большинстве фонд пополняется за счет того, что люди сами дарят. У кого-то просим, переснимаем. Часто люди найдут где-то вещь из бронзы, слышали, что она ценная, и заламывают сумму, которую мы не в состоянии осилить. Никогда не говорят, где нашли, – боятся. Берем в крайнем случае, если она представляет интерес для музея. Буйнакск – зона богатая на археологические находки.

 – Какие экспонаты вам кажутся наиболее интересными?

– Пианино 1865 года. Знаменитый пивзаводчик Адольф Кеснер выписал его для дочери из Петербурга. Затем он приобрел рояль, и пианино купил начальник стат­управления Евгений Козубский. В итоге оно перешло к купцу-еврею Шмульковскому, а теперь к нам. Нам оно не принадлежит, это частная собственность, но стоит у нас. Еще есть чернильный прибор Муртазали Омарова, начальника военизированной охраны железной дороги, сподвижника Уллубия Буйнакского и чернильный прибор поэта Саида Габиева. Стол, за которым была подписана автономия Дагестана, знамя наиба Казикумухского округа. Но зачастую одна фотография имеет больше ценности, чем несколько экспонатов. На снимках – места, которых уже нет. Есть, например, фотография места прыжка Шамиля через Андийское Койсу (сейчас это место под водой), нигде такой фотографии больше нет. Самая старая фотография – панорамное фото Темир-Хан-Шуры Дмитрия Никитина, сделанное в 1863 году.