Не дай разрушить свой дом

Что же он знал о джихаде? Только то, что внушили ему идеологи террора: уничтожая неверных, ты совершаешь благое дело, тебя ждет рай на земле и на небесах. В этой войне ты не должен жалеть мать, сестру, брата, мирных людей, тех, кто охраняет твой дом, твою землю. Неважно, что это твои ровесники, они тоже хотят жить, растить детей, строить дома, радоваться жизни. Главное, что они твои идеологические враги, они иначе думают, иначе живут и хотят жить по законам совести, а не религиозной ненависти, разделяющей мир на своих и чужих.

Задумывался ли он об этом? Скорее, нет. Бездумно впитывая идеи «чистого ислама», замешанного на крови «неверных», восемнадцатилетний юноша искренне считал, что его борьба с несправедливым миром рано или поздно выльется в некую модель идеального государства. Что скрывать, социальная подоплека лжепроповедей уводила его сознание в другой, совершенный мир, где все устроено разумно и справедливо, где царят гармония, всеобщее благоденствие. Он не задумывался, что все, что происходит вокруг, зависит и от его мировоззрения, его отношения к происходящему. Он летел, словно мотылек, на всепожирающий огонь, уничтожающий то, что во все времена держало людей на земле – чистоту помыслов, доброту, всепрощение. Тогда для Рашида Алисултанова слова пришлых дервишей были единственно истинными, верными. Казалось, он не чувствует боли родных, потерявших сына, в бессильной ненависти готовый убивать, сражаясь с призраками, а не с реальными людьми.

Страшно ли ему было? Да, ведь даже отчаянным смельчакам знакомо это тревожное, выворачивающее наизнанку чувство. Он признается, что не раз приходила в голову мысль, что многое в этой войне ему не по сердцу, что убивать своих ровесников, стоящих на блок-постах, в оцеплении улиц городов, по-настоящему тяжело. В чем виноваты они? Разве это враги? Враг – это тот, кто пришел на твою землю, чтобы стать здесь полновластным хозяином, навязав тебе, твоему народу чуждые идеи, представления, отторгая исконное, что заложено в кодексе чести горца, дагестанца.

Мысли эти не давали покоя бессонными ночами. Он боялся их, не находя ответа в той неправедной войне, за которой ощущались пустота, разочарование, ощущение бесцельности.

Отец, мать, их образы все чаще вставали перед глазами. Он ведь знал, что родители прячут лица от соседей, друзей, родственников, хотя каждый догадывался о той беде, что пришла в их дом. Знал, что у матери больное сердце, что не спит она ночами, взывая к его разуму, чтобы опомнился, не совершил той роковой ошибки, что останется глубоким шрамом на всю жизнь и заставит мучиться от мысли, как оплакивают своего сына, брата те, у кого отняли самого близкого человека.

Страшное это слово – «джамаат». Его присвоили те, кто пытался, да и сегодня старается разрушить наш общий дом, оторвать Кавказ от России. Может, поэтому идеологи джихада так стремятся привязать понятие «народ» к разрушительным идеям, пытаясь под личиной освободительного движения приблизить психологию террора к тому, что разъединяет, а не объединяет народы, связанные многовековой историей, особой ментальностью, о которой вот так просто не скажешь, она в крови твоей, твоего народа, сердце твоем.

Понимал ли тогда это дагестанский парень Рашид? Нет, многое ему пришлось осознать, пройдя все круги ада, осмыслив смертоносность джихада, в основе которого не мудрая, всепрощающая религия, а то, что вкладывается в смысл ислама людьми, использующими его постулаты в преступных целях. Романтика «джамаатского» бандитизма оказалась жуткой и страшной. Это была не игра, это была настоящая война, в которой гибли люди. Не забыть тех жутких событий, теракта у чеченского села Дубаюрт, где на мине подорвался БТР, принадлежавший одному из райотделов ФСБ в Чечне. Погибли двое оперативников и двое сопровождавших колонну бойцов Брянского ОМОНа, еще пять омоновцев были ранены. Состояние опустошенности, неправдоподобность происходящего – все смешалось в голове в одну страшную картину человеческих тел, оказавшихся разорванными в клочья. Казалось, это не реальность, а виртуальная игра, где одним движением можно все восстановить, оживив мнимого противника. Но нет, вернуть к жизни погибших было невозможно. А беспощадные лесные командиры требовали еще больших жертв.

Понимали ли тогда пленники джихада, что возмездие неизбежно? Понимали, конечно. Ведь так или иначе наказание должно было исходить от высшей силы и силы тех, кто готов был за погибших товарищей отдать жизнь. Да, у войны свои жестокие правила. Только вот война бывает разная. И неправедной войне нет оправдания, как нет оправдания тем, кто заставил воевать друг против друга один народ.

Сколько же тревожных мыслей роилось в голове Рашида Алисултанова, когда он оказался в колонии строгого режима, получив пятнадцать лет? И как он воспринял такое суровое наказание? С облегчением. Понимал, что дальше с таким грузом жить невозможно. И наказание стало для него очищением, притупившим боль. Нет, она не исчезла совсем, но он испытал облегчение от того, что четырнадцать лет жизни пошли ему впрок.

Многое переосмыслив, он вернулся к, казалось бы, прежней жизни, хотя, конечно, понимал, что теперь он совсем другой человек. И искупить свою вину сможет только добрыми деяниями, тем, что сумеет предостеречь и остановить тех, кто попал в сети интернет-вербовщиков-миссионеров, забивающих голову молодого поколения проповедями, затуманивающими сознание идеологией террора, пророчествами о конце света, псевдорелигиозными установками.

А еще Рашид не мог наглядеться на мирную жизнь, радуясь общению с природой, журчащему ручейку, яркому солнцу, быстрому ветру, с людьми, для которых мир соткан из простых вещей – работы, семьи, общения с близкими, родными. В какой-то момент он понял, что это и есть то главное, к чему должен стремиться человек – не воин, а созидатель, продолжатель рода человеческого. А еще он дал себе слово учиться. В местах заключения много читал, пристрастился к изучению языков, пройдя дистанционное обучение, поступил в вуз, изучает испанский и говорит, что это только начало.

О чем же сегодня мечтает Рашид Алисултанов? О простом человеческом счастье – быть нужным людям.