Поэт

Поэзия была главной страстью его жизни, он любил ее даже сильнее женщин, зарплаты и боёв Хабиба Нурмагомедова. Но больше всего он любил читать свои творения. Читал он их везде и всем: маршрутникам, торговкам со второго рынка, борцам из общества «Урожай», секретаршам, депутатам Народного собрания и мне. Особенно он любил читать стихи мне. Бывало, прочитает что-нибудь из последнего и спросит:

– Ну как вам, маэстро?

Я же, вальяжно прикуривая сигару, отвечал ему с чиновничьей важностью:

– Ничего не понял, но гениально, коллега! Определенно гениально!

– Маэстро, мне так приятно слышать от вас такую высокую оценку моему творчеству. Спасибо, ваши слова мощными волнами вдохновения наполняют меня!

– Ой, уймитесь! Не надо лишних слов! Я лишь скромно и трезво оценил ваш талант. Но скажу вам, коллега, пора! Вам пора выходить на новый уровень. Пора разорвать границы Редукторного и вырваться на просторы всей республики, а если повезёт, то замахнуться своим творчеством и на весь Кавказ!

– Но, маэстро, как? Как мне расширить границы своей поэзии?

– Как-как? Идите в министерство писателей. Пора уже стать официальным поэтом. Пора уже красным удостоверением зафиксировать вашу неуемную поэтичность.

– Но… Я не готов… А вдруг не возьмут?

– Как мужчина веди себя! Что значит – не возьмут? Сейчас туда кого попало берут, тебя с твоим есенинизмом тем более возьмут. Завтра же иди! И на всякий случай сушеное мясо возьми, сыр, свеклу, так лёгкий магарыч тоже сделаешь – для ускорения процесса твоей официальной поэтизации.

– Хорошо, маэстро. Так и сделаю. Спасибо, что вы есть! Вы столько сделали для меня…

– Гьа, иди уже! Мне пора медитировать, не до тебя сейчас.

Этими тёплыми братскими словами поддержки я проводил Аркадия, который готовился вступить в мир большой поэзии.

На следующий день, надев постиранные вещи, выбрав несколько своих лучших произведений, взяв сумку с мясом, сыром и свёклой, наш дагестанский Есенин пошёл покорять министерство писателей республики. Добравшись до кабинета министра, он дождался своей очереди и со стучащим как кумухский барабан сердцем вошёл в святая святых дагестанской литературы – в кабинет министра. Тот писал что-то очень важное на бумаге и, не отрывая глаз от своей бурно кипучей деятельности, небрежно бросил:

– Слушаю, что у вас там?

– Я поэт, – робко, словно испуганный тляратинский тур, ответил Аркадий.

– И? Что дальше? Тут все поэты! Вам от меня что нужно?

Так же небрежно, но уже с капельками лёгкого раздражения, нежно разбрызганными по брошенной фразе, спросил министр писателей Дагестана.

Аркадий молча подошёл и положил пакет с сушеными «драгоценностями» на стол.

– Что это? – уже оторвав глаза от стола и пристально посмотрев на Аркадия, спросил начальник.

– Ну, мясо там, сыр, свекла… Подарок от сердца, не подумайте ничего лишнего. Попробуйте дары гор.

– Мясо — это хорошо, – сказал министр, убрав пакет под ноги. – Ну, поэт. Вы же сюда не мясом пришли угощать. Давайте, шокируйте меня своим талантом, сражайте наповал своими строчками! Выверните рифмой мою душу наизнанку, – снова опустив глаза, сказал министр, продолжив свою бурно кипучую деятельность.

И Аркадий начал читать. Он выбрал самое лучшее из лучшего и прочитал с такой мощной горской интонацией, что все вороны в трёх близлежащих кварталах возмущённо улетели в дальлежащие. Закончив декламацию своего произведения, Аркадий с тихой трогательной надеждой в голосе спросил:

– Ну как?

– Ну что вам сказать? Буду честен. Сыро, технически слабо и неактуально. Надо работать и над смыслом, и над рифмой, – ответил начальник.

– Послушайте другое, поверьте, оно вам понравится. Вот точно понравится! Вот увидите.

И Аркадий с ещё более мощной интонацией стал читать следующее произведение, заставив уже всех кошек и собак из ближних кварталов эмигрировать вслед за воронами.

Министр встал, прошелся взад-вперёд и произнёс:

– Не вижу. Изюминки не вижу. Искры нет. Не горит мое сердце, не зажигается!

– Подождите! Вот, последнее. Пожалуйста, послушайте послед­нее! Если оно не понравится…

И Аркадий вдруг начал читать стихотворение Лермонтова. Да, он был просвещенным парнем и даже знал стихотворение Лермонтова, правда, одно единственное, но ЛЕРМОНТОВА!

– Нет, нет и нет! Н Е Ц Е П Л Я Е Т! Не берёт за душу, да и рифма хромает. Вы, это… Вы, знаете что? Приходите через полгода, а лучше через год. И работайте над собой, работайте, шлифуйте свой талант, который я, к сожалению, сегодня не заметил.

Произнеся это, министр опять приступил к своим делам, всем видом показывая, что больше не испытывает никакого интереса ни к Аркадию, ни к его творчеству. Наш поэт молча вышел из кабинета. На улице в ожидании хорошей новости его ждал я.

– Ну как, коллега? Вас можно поздравить?

– Боюсь, вам никогда этого не сделать. Они Лермонтова сегодня не приняли! Мне тем более там ловить нечего…