Халилбек Мусаясул и калмыки

И в Германии, и во Франции, и в Италии, и в Иране, и в Турции, и в Америке его дагестанские картины получили всеобщее признание и восхищение его современников. Но у нас десятилетиями не только картинами, его талантом, его любовью и даже его именем не то чтобы восторгались, даже дорога к нему была закрыта».

Это слова из выступления Расула Гамзатова на первом Конгрессе соотечественников в Махачкале 1992 г.

В Калмыкии имя Халилбека Мусаясула неизвестно, тем более — его роль во Второй мировой войне, в послевоенные годы, какова его миссия по вызволению советских военных, уроженцев Калмыкии, из немецкого плена.

Халилбек Мусаясул был выдающимся художником современности. Удостоен многочисленных государственных наград западных государств, академик живописи, почетный член многочисленных академий художеств.

В Нью-Йорке, в Метрополитен–музее, хранятся слепки рук двух сыновей России, внесших значительный вклад в мировую культуру. Композитора Рахманинова и художника Халилбека Мусаясула, аварца, уроженца с. Чох Гунибского района.

Не буду останавливаться на его биографии, а перейду к вопросу о гуманитарной деятельности Халилбека Мусаясула в спасении советских военнопленных в 1941 – 1945 гг. В частности калмыков.

Вот что пишет в своем письме на имя Халилбека Мусаясула бывший председатель калмыцкого комитета Ш. Балинов в 1945г.: «…пробыв в Мюнхене два дня, я вернулся в свой благословенный лагерь Альденштадт, который еще благополучно существует. …Убедительно прошу Мушку-ханум, чтобы она сделала всё от нее зависящее (с копией моего меморандума), чтобы в соответствующей американской инстанции разрешился наш калмыцкий вопрос. Очень прошу поговорить с … дамой из Международного Красного Креста…»

Вот другое письмо члена общества «Спасение» Гасана Бембетова, где красной нитью проходит боль, трагедия калмыцкой эмиграции и советских военнопленных, уроженцев Калмыкии в послевоенной Германии: «Многоуважаемые супруги Халил-Бек. Я был чрезвычайно рад тому, что недавно имел большое счастье лично познакомиться с вами. Сердечное спасибо вам за ваше гостеприимство. За ваши искренние слова утешения и разумные слова. За то, что вы так участливо разделили с нами нашу печаль.

В эту самую тяжелую пору калмыцкой эмиграции вы, досточтимые супруги Халил-Бек, являетесь её единственными истинными друзьями и заступниками. Очень тяжело в такую мрачную минуту жизни не иметь таких верных друзей, как вы. В особенности нам, калмыкам, таким малочисленным и бедным, бескровным и беззащитным, которых очень мало на свете.

Тем более нам тяжело теперь, когда среди нас нет и без того малочисленных наших интеллигентов, которые нам нужны были в особенности сейчас, чем когда-либо. Мы прошли все пути и испробовали все средства. Более четверти столетия влачили существование на чужбине. Как щепка в бушующем океане, мы только что пережили величайшую мировую войну. Радостно и искренне чем кто-либо мы приветствуем теперь победу Великой Мировой Демократии, ибо только она несет нам режим и порядок, которые построены на более справедливых и гуманных началах.

Господство мировой демократии прежде всего нужно нам, калмыкам, ибо мы – одни из самых беспомощных, малочисленных и бедных, и потому не имевших и не могущих иметь никаких не только завоевательных планов, но и не имеющих никакого военно-политического веса в международной жизни.

Поэтому мы, калмыцкие эмигранты, охотнее и скорее хотели бы включиться в русло новой, светлой мировой жизни под руководством попечителя мировой Демократии — Америки.

 Мы, калмыцкие эмигранты, глубоко верим в то, что вы, достопочтимые супруги Хали-Бек, послужите нам мостом и посредником к этой светлой и спокойной жизни будущего. Исполнение вами нашей настоящей просьбы является существенной частью этой высокой миссии, возлагаемой нами на вас.

Примите уверение в совершенном к вам уважении, Бембетов Гасан».

Салаудин Гугай, чеченец по происхождению, в своем выступлении в 1992 году на Конгрессе народов Дагестана сказал: «Жизнью своей я и тысячи северокавказцев и дагестанцев — бывшие узники фашистских концлагерей – обязаны этим людям».

Другой советский военнопленный, калмык по происхождению Б. Бадмаев, в послевоенное время гражданин США, вспоминал: «Попал я в плен в мае 19— и прошел по многим лагерям военнопленных на оккупированной территории Советского Союза и западных государств, пока не попал в лагерь под Мюнхеном. В основном там были советские военнопленные. Однажды меня и такого же узника Магомеда, он был родом из Дагестана, взяли на работу копать траншею для кабеля в Мюнхен.

К полудню к нам подошел представительный мужчина и спросил:

— Вы русские?

— Да! – ответил я. – Из России, я калмык, а мой товарищ по несчастью аварец из Дагестана.

Мужчина представился:

— Меня зовут Халилбек Мусаясул, художник. Я тоже из России, к тому же тоже аварец, — и посмотрел на моего товарища, и начал вести с ним диалог на родном аварском языке.

Побеседовав с нами, он отлучился на полчаса, купив для нас буханку черного хлеба и две бутылки молока, на прощанье пообещав, что переведет нас из лагеря на работу к своему хорошему другу, зажиточному немцу.

Через три дня мы были в доме у друга Халилбека Мусаясула в немецкой деревне, недалеко от Мюнхена. Там мы пробыли до конца войны. После оказались в американской зоне оккупации, откуда Х. Мусаясул помог нам эмигрировать в США. И своему другу, нашему хозяину в годы войны, немцу.

Я остался жить в США, а мой друг Магомед женился на дочери нашего хозяина и эмигрировал вместе с ними в Латинскую Америку, где в одной из государств находилась немецкая колония. С ним я встретился в 1970 году в Нью-Йорке.

 Из худощавого узника, которого я помню по концлагерю, передо мной стоял солидный, представительный мужчина с матовой бледностью лица, с большими карими глазами. Иные складки лба изобличали в нем глубокого мыслителя и самодостаточного человека.

Первое, что он мне сказал при встрече:

— Бадма, я хотел узнать, как ты живешь, в чем нуждаешься. Могу ли я тебе помочь? – и продолжил. — Я хотел бы возложить цветы на могилу Халилбека Мусаясула. Если бы не он, не его участие в нашей судьбе, были бы мы с тобой в братской могиле недалеко от концлагеря. И то, что мы сейчас имеем, в первую очередь благодаря ему.

Мы посетили могилу Халилбека Мусаясула в штате Коннектикут, встретились с его вдовой, баронессой Мелани, которая после смерти мужа ушла в монастырь под Нью-Йорком. Там под именем мать Жероме стала настоятельницей.

Из воспоминания бывшего советского военнопленного Гаджи Гаджиева, уроженца селения Салта Гунибского района: «Благодаря художнику Х. Мусаясулу руководство концлагеря хоронило мусульман Советского Союза отдельно от православных. Я последним встречался с ним у него дома в Мюнхене в конце войны.

Единственная просьба Х. Мусаясула была передать родным в Чохе, что Родина у него одна – Кавказ, Дагестан. Родину не продают, на Родину возвращаются. Может быть, мое имя тоже возвратится в мои горы, мой Чох.

И действительно, он возвратился, его имя носят многие улицы сел и городов Дагестана.

Его помнят, его знают, им восхищаются».

Халилбек Мусаясул был единственным из северокавказской эмиграции, к которому советское государство не имело ни военных, ни политических претензий.

Имя Халилбека Мусаясула останется в доброй памяти не только в аулах и селениях родного Дагестана, но и в хотонах бескрайних степей Калмыкии.

Андрей Цобдаев, Калмыкия