Миф о закабалении горянки

Ложный стереотип о бесправии и приниженном положении в семье и обществе дагестанской женщины еще в ХIХ в. был опровергнут русским генералом Максудом Алихановым.  Вот как он писал: «Если верно, что суровая дагестанская природа… выковала смелый и гордый дух, здоровое тело, твердость речей и поступков, безграничное развитие личной свободы и массу других характерных особенностей своего сына, дагестанского горца, то могла ли эта природа не повлиять в том же направлении и на дочь свою, женщину Дагестана? Конечно, нет… Дагестанская женщина, несущая на своих плечах не «всю тягость» работ и лишений горской жизни, как привыкли думать, а только свою законную, установленную вековыми обычаями долю в них, обладающая силою и смелостью духа, которым «может позавидовать мужчина цивилизованной Европы», — тысячи раз доказывала и готова доказать каждую минуту, при малейшем посягательстве на ее права и достоинство, что она — тот же горец, но только в женском платье, что она тоже — плоть от плоти своей страны и умеет, когда явится в том надобность, владеть кинжалом и справиться с другими и с собою, не хуже своего мужа и братьев».

Одной из важнейших задач партии и правительства было формирование «нового человека». В этих целях национальные республики особое внимание уделяли «непримиримой наступательной борьбе за полное преодоление пережитков прошлого и остатков буржуазной идеологии в сознании и поступках людей», разработке и внедрению «новых, прогрессивных традиций и обрядов». Переосмысление этих традиций шло подспудно с первых же лет установления советской власти. 

Важное пропагандистское значение имело принятое в марте 1926 г. постановление ЦИК и СНК ДАССР об уравнении в правах женщины-горянки с мужчинами.

Хотя традиционная женская одежда и украшения народов Северного Кавказа и Дагестана и без пальто достаточно подчеркивала красоту и достоинство женщины, лозунги «Долой чухту» и «Пальто-горянке» были  столь же популярны, как лозунги  «Да здравствует Ленин!» и  «Слава КПСС».  

В советское время немало было громких деклараций о раскрепощении горянки,  многоженстве, похищении невест, ранних браках, т.е. о явлениях, которые в Дагестане, как и на всем Северном Кавказе, носили редкий, эпизодический  характер.
 
«Религия, род, семья, весь тяжкий женский быт с узаконивавшими его адатами и шариатом превратили дагестанку в самое безропотное  и консервативное существо», — писал Г. Д.  Даниялов. 

    Нарком просвещения и прокурор Дагестана Алибек Тахо-Годи, выступая на 3-м Вседагестанском съезде горянок «Правовая  защита интересов горянок Дагестана» (31 мая-4 июня 1924 г.), говорил: « По бытовым особенностям жизни горцев женщина-горянка делается рабой со дня своего рождения…. Но вот отдали ее совсем маленькой девчонкой замуж, и она должна безропотно перенести все издевательства и дерзости мужа. Муж может  жену бить сколько угодно, и это за грех не считается… По закону шариата женщина приравнена к половине мужчин. Мужчина в любое время может взять развод или взять, кроме нее, еще несколько жен… Значительно закрепощает женщину и то, что у нас, горцев, по обычаю установлен калым … Советская власть издала закон, и нарсуд защищает права женщин. Но горянка по бытовым, религиозным особенностям еще не идет в нарсуд, так и приговор нарсуда массой населения горцев не признавался действительным, и …женщина, разведенная нарсудом, возвращалась в дом мужа…  Вопрос о закрытии шариата мы не ставим, а ДагЦИК много делает и осторожно подходит к этому вопросу. Бороться с ранней (13-летней) выдачей девочек замуж, многоженством, настойчивым калимом и кибимом, похищением девушек и т.д. женотделу следует. Но сначала надлежит суметь вполне это разъяснить горянке, которая зачастую не понимает всего наносимого ей укоренившим обычаем зла, не желает быть свободной гражданкой».

Из доклада «Просвещение и горянка»  наркома просвещения ДАССР А. Тахо-Годи на «Вседагестанском съезде работниц и горянок  ( г. Махачкала,  10-14 июня 1925 г.)»: « У нас установился еще один предрассудок, что с просвещением женщина становится развратной… простой смех, который так естественен среди культурных людей, тоже считается за признак развращенности характера. Поэтому вопрос о просвещении в аульской обстановке стоит так: зачем просвещение, если вместе с ним женщина станет развратной. Товарищи, которые побывали в городе и знают немного быт горской женщины, могут иначе рассуждать, но у горянки, которую еще не удалось затянуть в этом году на съезд, у нее именно такая мысль. Откровенно говоря, отчасти мы потворствуем этому взгляду, не стараемся искоренить его. Меня будут бранить работницы женотделов, но я должен сказать, что товарищи, которые работают в округах, потворствуют этому взгляду. Конечно, ничего предосудительного, что женщина курит, но в наших условиях если инструктор женотдела в округе выйдет на базар с папиросой во рту, то с точки зрения той массы, с которой мы имеем дело, папироса во рту женщины несовместима с представлением горца о женщине». 

Эти длинные цитаты  приведены  здесь для  демонстрации того, в каком направлении  велась пропаганда «решения женского вопроса» в Дагестане все годы советской власти. 

В  чем же именно состояло освобождение горянки?

В том, что ее загнали в колхозные  бригады и  ковровые фабрики, поставили  в экономическую и моральную зависимость от уравниловки, почетных грамот и  красных вымпелов?  Или  же в том, что подчинили  ее  в лице звеньевых и бригадиров  чужим женщинам и мужчинам, которые до советской власти не посмели бы  не то чтобы  командовать, но и сказать ей громкого слова, косо посмотреть на нее? 

В 1930-1950-е гг. председатели сельских советов, председатели колхозов, парторги, не говоря уже о начальниках районного уровня  и выше, были посажены советской властью, в прямом и переносном смысле, на коней, наделены такими полномочиями, которыми в царское время не обладали наибы и бегавулы. За сопротивлением выполнять колхозные работы или за попытками присвоить колхозный колос неминуемо следовало наказание в виде «урезания» трудодней, частичного или полного изъятия приусадебных земельных участков, внеочередного направления на равнину для работы в колхозных кутанах или межколхозных полеводческих хозяйствах, исключения из колхоза и т.д. Высокомерие, окрики, «комчванство» становились  самым обыденным явлением  колхозной жизни.  Вызов селянина  в канцелярию колхоза или сельского Совета означал, как правило, «нагоняй». У аварцев это называлось «сородизавизе» (заставить дрожать). Кто только ни норовил в Дагестане своим внешним видом (кожаная шинель, фуражка-сталинка, китель,  штаны-галифе, хромовые «комсоставовские» сапоги, усы)  и поведением  походить на вождя всех народов Сталина.

  В овцеводческих  хозяйствах с первых лет образования колхозов и вплоть до конца 1980-х гг. горянок направляли на равнину для оказания помощи в проведении окота и в перегоне овец в горы. Во время этих многокилометровых перегонов за ничтожную плату и полуголодный рацион женщины наравне с чабанами-мужчинами  по две-три недели находились под открытым небом, переносили  болезни,  вызванные непривычным для них климатом равнины, и т.д. В советское время в результате кардинальных перемен в социально-экономической и идеологической жизни общества традиционные устои семейных отношений подвергались серьезной трансформации, участились семейные конфликты, случаи насилия в семье, разводы.

В литературных и сценических произведениях советского периода пропагандировались образы горянок a la emancipe, сюжеты о том, как рвущаяся к свободе и свету горянка бросает вызов «темным силам общества», снимает чухту, становится студенткой, вступает в комсомол и, вопреки воле «жестоких» родителей, выходит замуж за любимого  рабочего или механизатора сельского хозяйства.
 Нет сомнения в том, что только при советской власти  в горах Дагестана загорелась «лампочка Ильича», появились радио, телефонные линии, автомобильные дороги, местные авиалинии, открылись ликбезы и учебные заведения, создавались кружки художественной самодеятельности, писательские организации, театральные коллективы  и многое другое. Об этом и о том, как при советской власти «неузнаваемо изменилась жизнь ранее закабаленной горянки», написано и пишется в каждой публикации по истории советского Дагестана. Но ведь  в ХХ веке  и  Африка не сидела  без электричества, автодорог и школ!

Я не собираюсь оспаривать  откровенно раздутый  за  семидесятилетнюю историографию истории советского периода позитив о титанической деятельности выдающихся руководителей партии и правительства по строительству социализма в Дагестане, по освобождению «несчастной» горянки от «опутывавшей ее паутины»  адатов, шариата и «векового гнета патриархально-родового строя». Интересно другое. Каким же это образом  советской  власти удалось «освободить  от векового гнета» и эмансипировать горянок, которые помнили ужасы восстания 1877 г., которые потеряли сыновей и братьев в русско-японскую, в Первую мировую, гражданскую и Великую Отечественную войны; горянок, отцы и деды которых эшелонами были сосланы как «духовники» в 1928  г. и последующие годы в Архангельскую и другие области и погибли там; горянок,  сами или родственники которых были раскулачены в 1930-е гг. и высланы в Киргизию; горянок,  которые потеряли своих мужей, братьев, сыновей во время репрессий 1937 и последующих годов; горянок, переживших трагедию  депортации  1944 г. в Казахстан?  До эмансипации ли было «советской горянке»?        
«Тонкий слой» эмансипированных горянок,  у которых, по замечанию видного философа и культуролога Дибира Магомедовича  Магомедова, «нет ни  имана, ни сипата», был известен дагестанцам поименно и отнюдь не являл собой типический образец нравственных  характеристик дагестанок.  Да и сегодня такой род горянок  не в большом почете.