Рассвет

И вот теперь сижу на самом краю высокого утёса, с трепетом жду восхода солнца и наблюдаю, как ночь уступает свои права дню. Медленно блёкнут такие близкие звёзды. Туман поднимается снизу, от реки, напившись хрустальной горной воды. Кое-где робко подают голоса дневные птахи. Тени, царствовавшие всю ночь, теряют свою таинственность. Миллионы цветов потихоньку раскрывают свои свёрнутые на ночь лепестки, наполняя воздух бесподобным ароматом. На вершинах гор появляются первые отблески пока ещё невидимого солнца. Из-под листьев высовывается мелкая живность, взбирается на камни и ветки, замирает вместе со мной, будто боясь нарушить этот торжественный миг.

Запах цветов такой, что кружится голова. Даже чувствуешь, как этот душистый предутренний коктейль струится по жилам, наполняя тело какой-то неземной легкостью. Я медленно комкаю в кулаке сигарету и отбрасываю прочь, не решаясь прикурить. Было бы кощунством разбавлять этот эликсир никотиновыми парами.

На душе становится легко и радостно. Глаза наполняются невольными слезами. Хочется совершить что-то благородное и доброе. Обнять всех и вся, всем всё простить, никогда и никого не обижать. Порыв души такой, что и ангелам не под силу.

Миллиардами бриллиантов заиграла роса, обласканная тёплыми лучами солнца. Вдали, в лесу, не выдержав, рассыпался нежной трелью соловей. Слеза сорвалась с ресницы. О боже, неужели такое возмож…

– Салам алейкум!

Я от неожиданности чуть не сорвался с утеса. Прямо надо мной, держа в одной руке портянки, в другой сапоги, с закатанными штанинами стоял наш сельский пастух. Через его плечо на манер карабина висел весь замотанный изолентой транзистор, в зубах дымила (наверное, набитая кизяком) чудовищных размеров самокрутка, тут же забившая своим мерзким зловонием все ароматы чудесного утра. Тому же способствовали и портянки. Вообще, от пастуха пахло, как и положено, — пастухом. Я закашлялся.

– Чего это ты тут делаешь в такую рань? Что, покончить с собой решил?

Я пробормотал что-то невразумительное и сильно смутился.

– Что? Да заткнёшься ты или нет? – это уже относилось к распевшемуся соловью. Своё возмущение пастух выразил, как и подобает пастухам, – швырнул большим камнем в сторону «расшумевшейся» птицы. Соловей испуганно замолчал и умолк (наверное, в Индию).

Добившись таким образом желаемой тишины, селянин с размаху плюхнулся на траву, придавив бабочку, сидевшую на цветке и сушившую крылья:

– Ну, рассказывай, какие в городе новости? – при этом включил транзистор и, заглушив щебетание птиц эфирными хрипами и свистами, стал что-то искать в этом самом эфире.

– Я-а-а-х!!! – вдруг громоподобно заорал он. Казалось, вся природа вздрогнула. – Куда?! Я тебе покажу, волчья радость!!! – с этими словами, сидя, ещё раз швырнул камнем, но уже в отклонившуюся «от курса» корову, и гулко попал…

Ожидать восхода далее не имело смысла. Да и солнце, как оказалось, уже давно взошло. День стал обыденным. Куда-то исчезло предутреннее ощущение легкости. Передо мной сидел реальный и пахнущий пастух с самокруткой в зубах, хрипло шумел транзистор, жутко жужжали мухи и оводы, нагрянувшие вместе с незваным гостем и его стадом. В душу вползал гнев. Хотелось пнуть селянина, раздавить ногой его зловонную самокрутку и сбросить с утёса транзистор! Реальность вместе с рассветом вступила в свои права.

Я быстро встал и, не слушая уговоров пастуха остаться до вечера и помочь ему собрать стадо, двинулся в сторону села.