Весенний праздник

Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер так и норовил забраться под куртку. Подняв воротник и опустив как можно ниже голову, я приближался к базару. А ещё за неделю до этого решил: никаких роз, только весенние цветы, праздник же весенний.

Перед входом стояла огромная корзина с очень красивыми весенними цветами. Это были мимозы. Подошёл. Да, цветы действительно красивы.

– А кто продавец, – спрашиваю, пряча руки в карманы. Только сейчас я почувствовал, какой ледяной ветер.

– А ты, сынок, подожди, она отошла ненадолго, сейчас вернётся, – сказала тётка, торговавшая по соседству солёными огурцами. Я стал в сторонке, закурил и даже начал чуть улыбаться, когда представил, как обрадуются мои женщины – дочка и жена.

Напротив стоял старик. Сейчас не могу сказать, что именно, но в его облике меня что-то привлекло. Старотипный плащ фасона 1965 года, на нём не было места, которое было бы не зашито. Но этот заштопанный и перештопанный плащ был чистым. Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные. Ботинки начищены до зеркального блеска, но это не могло скрыть их возраста. Один ботинок был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва его просто отвалилась. Из-под плаща была видна старая, почти ветхая рубашка, но и она была чистой и наутюженной.

Лицо старика было обычным лицом старого человека, вот только во взгляде что-то непреклонное и гордое, несмотря ни на что.

Сегодня был праздник, и я уже понял, что дед не мог быть небритым в такой день. На его лице было с десяток порезов, некоторые заклеены кусочками газеты.

Деда трясло от холода, руки его были синего цвета… Но он стоял на ветру и ждал.

Какой-то нехороший комок подкатил к моему горлу. Я начал замерзать, а продавщицы всё не было.

Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам догадался, что дед не алкаш, он просто старый измученный бедностью и старостью человек.

И ещё явно почувствовалось, что дед стесняется теперешнего своего положения за чертой бедности.

К корзине подошла продавщица. Дед робким шагом двинулся к ней. Я тоже подошёл к ней, но остался чуть позади старика.

– Хозяюшка, милая, а сколько стоит одна веточка мимозы? – дрожащими от холода губами спросил дед.

– Так, а ну вали отсюда, алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а то… – прорычала продавщица.

– Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку… Сколько она стоит? – тихо спросил дед.

Я стоял позади и увидел, что у деда в глазах стояли слёзы.

– Одна? Да, буду с тобой возиться, алкашня… Давай, вали, – рыкнула продавщица.

– Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, – так же тихо сказал дед.

– Ладно, для тебя, алкаш, 5 рублей ветка, – с какой-то ухмылкой сказала продавщица. На её лице проступила ехидная улыбка. Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежали три бумажки по рублю.

– Хозяюшка, у меня есть три рубля, может, найдёшь веточку за три рубля?

Я увидел его глаза. До сих пор я никогда не видел столько тоски и боли в глазах мужчины.

Деда трясло от холода, как лист бумаги на ветру.

– На три тебе найти, алкаш? Ха-ха-ха! Щас я тебе найду, – уже проорала продавщица.

Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась…

– На, держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари! – дико захохотала эта…

В синей от холода руке деда я увидел ветку мимозы, она была сломана посередине. Он пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но она, не желая слушаться, ломалась пополам, и цветы смотрели в землю. На руку деда упала слеза. Он держал в руке поломанный цветок и плакал.

– Слышишь, ты. Что же ты делаешь? – начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия и не ударить продавщицу кулаком.

Видимо, в моих глазах было что-то такое, что она как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня, как мышь на удава, и молчала.

– Дед, а ну подожди, – сказал я, взяв его за руку.

– Ты, курица тупая, сколько стоит твоё ведро? Отвечай быстро и внятно, чтобы я не напрягал слух, – прошипел я.

– Э… а… ну… я не знаю, – промямлила продавщица.

– Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро!?

– Наверное, 500 рублей.

Все это время дед непонимающе смотрел то на меня, то на неё.

Я кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду.

– На, отец, бери и иди поздравляй свою жену, – сказал я.

Слёзы одна за другой покатились по его морщинистым щекам. Он мотал головой и плакал, просто молча плакал…

У меня у самого слёзы стояли в глазах. Дед мотал головой в знак отказа и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку.

– Хорошо, отец, пошли вместе, – сказал я и взял деда под руку.

Я нёс цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча. По дороге я потянул деда в гастроном, купил торт и бутылку красного вина. И тут вспомнил, что я не купил себе цветы.

– Отец, послушай меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не играют роли эти 500 рублей, а тебе с поломанной веткой идти к жене негоже, сегодня же 8 Марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй.

У деда хлынули слёзы. Они текли по его щекам и падали на плащ, у него задрожали губы.

Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слёзы стояли в глазах. Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино развернулся и, вытирая глаза, сделал шаг к выходу.

– Мы… мы… 45 лет вместе… Она заболела… Я не мог её оставить сегодня без подарка, – тихо сказал дед, – спасибо тебе…