Вся жизнь – ожидание

Как люди с особенно тонкой сутью они, естественно, в душе терзаются горше, чем мужчины, о чём красноречиво свидетельствует, в частности, «коллективный реквием» наших женщин по усопшим – плачи и причитания.

Я поведаю о двух женщинах, сполна испивших горькую чашу страданий, обрушившихся на них в годы Великой Отечественной войны. Речь пойдёт о гибели на войне сына одной из них и мужа другой.

… У рано овдовевшей Абай Гаджиевой, жительницы Ботаюрта, был единственный сын Алимсолтан (мой дядя). Женили его на синеокой красавице Седраханум, родились дети. Казалось, их ожидает счастливая долгая жизнь. Но началась война, фашисты захватили Ногайские степи, горела нефть Чечни, бомбы уже падали на Хасавюртовские земли и даже в Махачкале.

Алимсолтана призвали в армию. Эшелон с воинами из Хасавюрта двинулся на север, в пекло войны. Вскоре его атаковали немецкие самолёты, бомбы разметали в стороны вагоны, многие погибли, оставшиеся без командования новобранцы были вынуждены, спасаясь, бежать в суматохе кто куда.

Получивший контузию Алимсолтан вернулся домой. Он рассказал матери о том, что случилось. Абай спросила, где другие воины. Алимсолтан сказал, что они, возможно, собираются в Хасавюрте, чтобы снова поехать на фронт. «Вот и ты должен быть там, где твои сверстники», – строго сказала мать.

Алимсолтан и сам намеревался поступить так. Через пару дней, несколько оправившись от контузии, он уехал на фронт. Как оказалось, навсегда попрощался с родными и близкими – Алимсолтан пропал без вести.

Тяготы жизни не сломили нашу незабвенную Папаш, она прожила примерно сто лет, и некоторые односельчане говорили, что она так долго жила потому, что хотела увидеть, как Алимсолтан живым возвращается с неокончившейся для нее войны

В патриотизме советским людям не откажешь, но в семье не без урода. Были и такие, кто прятался в лесах, в кукурузных полях… (Кстати замечу, к таким «жизнелюбам» до самой их смерти народ относился пренебрежительно). Мог спастись и Алимсолтан, но он не был трусом, тем более его мать отправляла на вполне вероятную смерть. Почему же она так поступала?

Я не могу сказать, что Абай особо любила советскую власть. Нет, «врагом народа» она не была, однако с установлением новой власти она лишилась своего магазинчика, её, глубоко религиозного человека, особенно возмущала антирелигиозная политика в Стране советов и т.д. Мудрая женщина знала, что государственный строй, превалирующая в нём идео­логия, власть могут меняться, а родина остается, любить и защищать её – долг каждого нормального человека. И в этом полуграмотная дагестанка была куда более благоразумна некоторых нынешних «больно высокообразованных» умников, пытающихся представить понятие «патриотизм» чуть ли не как ругательное.

Но дело не только в личном отношении Абай к этому понятию. Оно у народов Кавказа осмысливалось по-своему, в контексте морально-этических норм, по сути всеобъемлющего и неукоснительно соблюдаемого кодекса чести, известного, например, у нас как «Дагестанский намус». Этот неписаный традиционный кодекс включал в себя и нормы взаимоотношений в семье с абсолютным приоритетом роли старших, и целым комплексом отношений к памяти об умерших, к друзьям, врагам, гостям, кровникам, к работе, войне и воинской службе. Член общества, дорожащий своей репутацией, был как бы окружен всеми этими регламентациями, но воспринимал их как естественные явления.

Возвращаясь к поведению Абай в отношении к воину-сыну, приведу во многом показательное и, как вы сами увидите, почти полностью копируемое ею типичное поведение матерей кумыкских народных героико-исторических песен. Во многих из них «общим местом» стал следующий мотив: сын возвращается с поля брани, зачастую тяжело раненный, обращается к абай, то есть к матери, с просьбой принять его; мать не принимает, подозревая, что сын в бою вёл себя недостойно, а это для неё, как и для всего её рода, страшнее его смерти; однако выясняется, что сын вёл себя геройски.

В народной песне об Абдулле говорится о нападении иноземцев на его аул, уже берут в плен женщин и детей, мучают стариков… Абдулла молод, к тому же болен, ему приснился сон, толкуя который, согласно народным поверьям, его мать-абай узнает, что, если сын поедет защищать свой край, он обязательно погибнет. Несмотря на всё это, мать требует, чтобы Абдулла, как и другие его сверстники, был на поле брани, а не дома; сын геройски сражается, но получает смертельную рану…

В песне о Зоруше брат героя погибает в бою, Зоруш возвращается домой один, мать-абай возмущена, упрекает сына за то, что и он не погиб там, где пал его брат. Но Зоруш, оказывается, сражался геройски и уже отомстил за смерть брата…

Герои подобных песен не вели себя, как Гарун из поэмы М.Ю. Лермонтова «Беглец» (кстати, скорее всего, написанной по мотивам таких песен), и ботаюртовская Абай вела себя как абаи кумыкских народных героических песен (удивительное совпадение и имён!). Это, разумеется, не чёрствость души, это традиционное отношение к Родине как к священной колыбели народа, и если дагестанку спросили бы, почему она так поступила, она ответила бы: «А как же иначе?!»

С Ботаюртом удивительным образом скрещивались жизни, судьбы многих мало кому известных и широко известных людей. По рассказам некоторых моих односельчан, Герой Советского Союза, уроженец села Рутенково Донецкой области Николай Жердев во время войны квартировал у Абай. Она только что проводила Алимсолтана на фронт и пригласила фронтовика остановиться «кунаком» у неё как собрата её сына по оружию. Но и с Н. Жердевым ей вскоре пришлось навсегда проститься.

Дело в том, что вблизи Ботаюрта в 1942 году располагался военный аэродром, рядовые летчики жили в здании Ботаюртовской школы, находившейся рядом с домом Абай, а офицерский состав – в домах сельчан. Н. Жердев был участником боев против фашистской диктатуры генерала Франко в Испании, а за подвиги в боях на Халхин-Голе в 1939 г. был удостоен звания Героя Советского Союза. Героически сражался он и за Кавказ, но в одном из боев погиб и похоронен в центре Ботаюрта. Над его могилой поставлен бюст, рядом бюсты Героя Советского Союза А. Абдуллаева и Героя Социалистического Труда А. Висаидова. Имя Н. Жердева присвоено Ботаюртовской средней школе и школе №93 г. Донецка, между которыми, несмотря на сложные перипетии истории, поддерживаются прочные дружеские связи, проходят встречи и в Донецке, и в Ботаюрте.

Проходили годы, мать и жена ждали Алимсолтана, а от него не было никаких вестей. Видимо, тяжелые послевоенные годы тоже сказались – дети Седраханум умерли. Что делать? Не жить же солдатской матери и жене (они до самой смерти так и не узнали, что Алимсолтан погиб) без радости материнства и в одиночестве. Они решили усыновить ребёнка из детдома, заодно осчастливить и какого-либо сироту.

В Хасавюрте был детдом, где в основном нашли приют детишки, эвакуированные из прифронтовых мест. Абай и Седраханум сердцем потянулись туда – ведь Алимсолтан уезжал на фронт, чтобы защищать и таких детишек. Как маленькие подранки, с недетской грустинкой в глазах детишки бросились к пришедшим незнакомым им женщинам, видимо, в надежде, что это их матери пришли забрать домой. Абай и Седре особенно понравился русский мальчуган с синими ясными, как и у Седраханум, глазами. Они приласкали его и, оформив соответствующие документы на усыновление, привезли домой.

Мальчику дали имя Яраш, в переводе с кумыкского языка означающее «живи», «прижившись (на новом месте)», «окажись подходящим». Мальчик быстро освоился на новом месте, полюбил Абай и Седраханум как бабушку и мать, подружился со сверстниками, хорошо усвоил кумыкский язык, но… Ах, это «но»: нередко оно одним приносит радость, другим… Для кровных родственников мальчика это «но» оказалось радостным – они искали своего мальчика и нашли в Ботаюрте. Как говорится, ничего здесь не попишешь: и по закону, и чисто по-человечески надо возвращать мальчика родственникам (то ли его родителям, то ли просто родичам – не знаю). А Абай и Седре это «но» принесло немало огорчений, печали, ведь они души не чаяли в приёмном сыне.

Прошли годы, Алимсолтан не возвращался, и писем от него нет, а из армейских инстанций лишь один ответ: без вести пропал. Кроме Абай и Седраханум, пожалуй, уже никто не верил, что он жив. У кумыков есть такой благородный, разумный обычай: если муж умрёт, по истечении года или более родственники мужа говорят вдове «савбол», т.е. её благодарят за достойную жизнь с мужем и дают право обустраивать свою новую семейную жизнь. Седраханум была ещё молода, красива, возможно, были и желающие на ней жениться, но она заплакала и воскликнула: «Неужели вы думаете, что я верю в его смерть!» Как здесь не вспомнить «Жди меня» Константина Симонова! У Седраханум Алимсолтан был первой и последней любовью.

По истечении некоторого времени Абай и Седраханум снова пошли в детдом. Опять та же картина: бедные детишки бросились к ним… Лишь одна девочка сидела в отдалении. Хоть и была она ребёнком, видимо, понимала, что у неё мало шансов «приобрести» маму и папу: чуть веснушчатая, чуть рыжеватая, с чуть искривленным носиком… Возможно, были случаи, когда других детей забирали с собой «новые мамы и папы», а на неё и внимания не обращали. Сердобольным Абай и Седраханум стало очень жалко эту девочку, они удочерили её и ни разу не пожалели об этом. (Кстати, как я узнал позднее, она была даргинкой из села Муги).

Когда я уже стал студентом Даггосуниверситета и приезжал домой, часто случалось, что Папаш (так любя называли Абай младшие по возрасту) и Седра-бажив (тётя Седра) видели, как я шел домой. Я удивлялся этому и рассказал родителям. Отец, пожурив меня, сказал, что бывший в отъезде человек по возвращении в свой аул, согласно обычаю, должен сперва посетить старших в роду и только потом идти к себе домой. А видели моё возвращение они вот почему: их дом располагался возле школы, где обычно останавливался автобус и где перекрещивались четыре улицы, так что всё было видно из их окна. Я не знал, что некоторые ботаюртовцы с болью в сердце называли дом Абай и Седраханум их «наблюдательным пунктом»: бедные женщины, оказывается, часто сидели у окна и молча смотрели, не возвращается ли Алимсолтан. Позднее я и сам стал обращать внимание на то, как уже стареющая Седра-бажив и Папаш, подобно двум сестрам, сидели у того окна и смотрели на улицу.

Их радовали удочеренная Гульханум и посетители, которые часто наведывались к ним: то попросить что-либо сшить (Абай была искусной портнихой), то посоветоваться по какому-либо вопросу (Абай не только в Ботаюрте была известна как мудрая женщина), то просто побеседовать, но, кажется, большей частью скрасить их одиночество – мы не всегда замечали, как исподволь, ненавязчиво могут наши старые аульчане заботиться о других людях.

Каково жить без опоры на мужчину двум женщинам в послевоенные годы и в материальном отношении, тем более в селении, думается, всем ясно. Чтобы как-то выживать, Абай занималась портняжным делом, кроме того, они купили молочный сепаратор, соседи пользовались им и оставляли какую-то часть сливок. Седраханум работала дояркой на колхозной ферме, но заболела артритом и была вынуждена оставить эту работу.

В те времена у нас в селении, бывало, работали приезжие учителя или студенты-практиканты. Некоторые из них квартировали у Абай: и приезжим это было удобно, поскольку школа рядом, и Абай с Седрой было с кем «по-семейному» общаться, да и квартплата им была не лишней. Надо сказать, что и колхоз иногда помогал: как пожилым и заслуженным людям из семьи фронтовика в конце года им выделяли пшеницу, обеспечивали дровами и углём. Но всё это было ими честно заслуженное, заработанное. Но не дай бог, если кто-нибудь принес бы им что-либо как садакъа (подаяние, милостыню), гордые узденки Абай и Седраханум их отчитали бы и прогнали.

У некоторых народов Дагестана женщин не приветствуют традиционным выражением «салам алейкум» (разумеется, есть немало «женских» приветствий), лишь некоторым пожилым, умудренным жизненным опытом и отличающимся по-мужски твёрдым характером делалось исключение. Мне не раз приходилось слышать, что Абай из тех женщин, которые заслуживают приветствия «салам алейкум». Тяготы жизни не сломили нашу незабвенную Папаш, она прожила примерно сто лет, и некоторые мои односельчане говорили, что она так долго жила потому, что хотела увидеть, как Алимсолтан живым возвращается с неокончившейся для нее, для Седраханум Великой Отечественной войны. Увы, это им было не суждено.

На кладбище в Ботаюрте рядом покоятся Абай и Седраханум, чуть в отдалении – Гульханум. И лишь могилы Алимсолтана, увы, там нет.

Бывая на ботаюртовском кладбище, я неоднократно видел, что посетители никогда не проходили мимо могил Абай и Седраханум, не прочитав с особым уважением дуа-молитву. Помнят и чтят люди мать, вдову и ставшую родной приемную дочь павшего в бою Великой Отечественной войны Алимсолтана Гаджиева. Конечно, помнят и чтят их память дочери Гульханум – Аминат и Лариса, мои сестры, наши дети, мой внук, которого я нарёк именем Алим в память об Алимсолтане.

Никто не забыт, ничто не забыто.