Александр Матовников: У меня был позывной Чекист

– Вы ведь, Александр Анатольевич, на Кавказе не новичок? Не побоюсь этого слова.

– Так точно. И на Северном Кавказе, и в Закавказье бывал много раз. Без счета.

– Помните, когда впервые попали сюда?

– В конце 80-х годов, а регулярно летать в командировки стал в 1993-м. Здесь в ту пору было напряженно. Шамиль Басаев неоднократно захватывал вертолеты, мы противодействовали как могли. Я с 1986 года работал в группе «Альфа», в задачи которой входил антитеррор.

Потом были первая и вторая чеченские кампании… По сути большую часть времени я находился в этих местах.

– В «Альфу» вы попали после погран­училища?

– Тогдашнее полное название – Высшее пограничное военно-политическое ордена Октябрьской Революции Краснознаменное училище КГБ СССР имени Ворошилова. Сейчас короче – Голицынский пограничный институт. Но, должен заметить, в группу «А» меня взяли по блату.

– Шутите?

– Серьезно говорю! Когда перешел на последний курс, мой отец, служивший заместителем начальника секретариата 7-го управления КГБ, попросил своего руководителя Евгения Расщепова: «Сын оканчивает училище, хочу, чтобы его взяли в группу «А».

Евгений Михайлович подумал и дал добро. Об этом разговоре я ничего не знал и надеялся, что поеду пограничником на Тихий океан, о чем мечтали все мои соученики.

– А почему вы сами не пошли в госбезопасность? Так сказать, по отцовским стопам.

– На оперативные факультеты Высшей школы КГБ брали после срочной службы в армии, а я не хотел терять два года. Но при поступлении в погранучилище не думал, что со временем попаду в 7-е управление, тем более в группу «А». Вообще ничего о ней не слышал.

Весь выпускной год меня негласно проверяли, собирали характеристики, смотрели на физическую подготовку, оценивали психологическую устойчивость. Весной 1986-го, после окончания занятий в училище, пригласили на собеседование. Геннадий Николаевич Зайцев, легендарный командир «Альфы», которого наше поколение зовет папой, в общих чертах обрисовал, что в первую очередь предстоит заниматься выполнением специальных задач по освобождению заложников. В те времена еще не использовали термин «антитеррор», по крайней мере мы его не слышали. Кроме того, была высокая степень секретности.

Когда сдал тесты, меня зачислили в состав подразделения. Хотя я по-прежнему не до конца понимал, куда именно попал. Это же был негласный штат, распространяться о группе «А» категорически запрещалось. Кстати, «Альфой» ее стали называть ваши коллеги в 1991 году, а потом и остальные подхватили.

Кроме отца, руководящую должность в 7-м управлении занимал и его брат Виктор. В советское время близкие родственники не могли работать в одном структурном подразделении КГБ. Формального запрета не существовало, но подобное не приветствовалось. Как известно, и «Альфа» входила в «семерку»… Для меня, 20-летнего пацана, сделали исключение. Я постарался оправдать ­доверие.

Дядя Витя, по сути, сгорел на работе, в 47 лет отказало сердце…

Отец жив и здоров, ему 81 год, давно в отставке. Его «ушли» в 1991-м, сразу после путча. Если помните, тогда возникла угроза штурма Лубянки, на площади перед зданием КГБ СССР собралась толпа, с постамента стащили памятник Дзержинскому… Отец до конца исполнил профессиональный долг, уничтожив секретные документы управления, как и полагалось по инструкции в условиях чрезвычайной ситуации. Его действия не понравились новому начальству, с тех пор папа на пенсии.

– Кажется, мы забежали в рассказе вперед…

– Тогда – от печки. Родился я в Москве на Большой Пироговке. Знаю даже окно операционной, где все случилось. Первые месяцы мы жили в коммуналке на 3-й Фрунзенской с родителями отца.

Физической форме уделяли особое внимание. Во время стажировки в Средней Азии полностью освоил кавалерийскую подготовку. Знаю даже, как выполнять классические команды «Равняйсь!» и «Смирно!» вместе с лошадью. С тех пор у меня особое отношение к скакунам

По рассказам, я спал в корыте – другого места попросту не было.

Дед мой родом из Тамбовской губернии, прошел Великую Отечественную, служил артиллеристом, после войны работал мясником в магазине, бабушка вела домашнее хозяйство.

Через полгода после моего рождения родители перебрались на станцию Клязьма, где дед по маминой линии построил дачу. Ему, кстати, в свое время даже посвятили отдельный стенд в Музее революции. В Гражданскую войну дед воевал в Туркестане, в Великую Отечественную командовал дивизией, был тяжело ранен под Сталинградом, освобождал Брянск.

Словом, нам отдали полдома. Прожили в нем пять лет, а в 1972-м отец получил от КГБ двухкомнатную квартиру на углу Мосфильмовской улицы и Ломоносовского проспекта. Квартирка небольшая, 54 квадратных метра, но нам вполне хватало.

В первый класс я пошел в 194-ю школу и проучился в ней все десять лет. Это теперь Мосфильмовская считается почти центром Москвы, а тогда была окраиной. Помню, как на месте нынешних посольств Кореи и Швеции гуляли коровы из совхоза «Матвеевский». Еще не построили ни Раменок, ни Мичуринского проспекта – один большой пустырь.

В нашем классе учились дети дипломатов – венгерка, чех, поляк, югослав, две индуски…

По основным предметам я успевал неплохо, был хорошистом, но тяготел к гуманитарным дисциплинам. Ближе к выпуску стал задумываться, куда идти дальше. Брат моего друга Игоря учился в Голицыно, мы ездили к нему, смотрели, что к чему. Мне понравилось. Решил поступать туда и, как видите, не ошибся.

– Вы почти 30 лет прослужили в «Альфе», едва ли не рекордсмен по «долгожительству» в ней.

– Есть те, у кого стаж и более моего. Нынешний командир «Альфы» Герой России Валерий Канакин уже 34 года в подразделении. Но дело не в рекордах.

Знаете, именно в группе «А» были заложены основы моих взглядов, принципов, мировоззрения в целом. До сих пор, что бы ни делал в жизни, поступаю так, как научили там.

– Например?

– Ну, всё – от правил поведения до системы управления и коммуникации с людьми. И мои коллеги, которые веером разошлись по различным структурам и ведомствам, работают точно так же. У нас говорят: «Альфа» – это фирма, а мы ее представители».

В группу меня зачислили летом 1986 года, а уже в октябре отправили в Афганистан на трехмесячную стажировку, чтобы в условиях реальной войны закрепить то, чему учили на курсах молодого бойца. Подразделение ведь антитеррористическое, со своей спецификой.

Нас готовили освобождать заложников на транспорте и в помещениях, обезвреживать диверсантов.

Работа в ограниченном пространстве – занятие командное. И профильным видом спорта в подготовке бойцов «Альфы» до сих пор является… что бы вы думали? Футбол!

– Почему?

– Надо уметь видеть партнеров и соперников, вовремя открыться, отдать пас, подстраховать товарища. В принципе поведение на поле проецируется на решение любой тактической задачи. Если человек контролирует поляну, значит, и в боевой ситуации поступит правильно. У нас были ребята с зауженным, если можно так выразиться, взглядом. Взял мяч у своих ворот и потащил вперед, по сторонам не смотрит, никого-ничего вокруг не замечает, возится-возится, пока не упустит момент.

– И что делали с такими? Отчисляли?

– Переводили на другие участки. В отделении 33 человека, каждому находили применение по способностям. Кто-то первым врывается в захваченное помещение, другие обеспечивают прикрытие с флангов, на стыках. Всем есть дело. Как с пальцами на руке: для нанесения точного удара кулак должен быть плотно сжат. Ведь операции часто скоротечны, нельзя терять ни мгновения.

Помните захват в марте 1988-го семьей Овечкиных летевшего из Иркутска самолета? Почему им удалось пострелять заложников? Операцию проводило подразделение внутренних войск, чье командование посчитало, что само справится. Мол, сейчас штурманем по-быстрому, всех освободим.

Между тем существует жесткий порядок: сначала – спасение людей, а затем – нейтрализация террористов. Не с того конца зашли…

Система создавалась в советское время, много сил для этого приложил Геннадий Зай­цев, руководивший «Альфой» с 1977 года по 1989-й. Потом он уходил на повышение, а в 1991-м, когда начался раздрай, вернулся. Пошли задержки с зарплатами, люди стали увольняться. Зайцев быстро навел порядок. Буквально за день все возвратилось на прежние места. Словно кнопку на телевизоре переключили. Глыба-человек! Очень ценю его и уважаю. 12 сентября Геннадию Николаевичу исполнилось 84 года, дай бог ему здоровья!

– Вы начали рассказывать про ­Афганистан.

– Мы были в составе мотоманевренной группы, действовали в районе Шибаргана и Файзабада. Это север страны, недалеко от границы с Туркменией и Таджикистаном. Работали под эгидой оперативных подразделений пограничных войск, решали специ­фические задачи в интересах КГБ, в том числе встречали наших разведчиков, сидели по несколько суток в засадах, перехватывали караваны с оружием и наркотиками.

– Боевое крещение прошли там?

– Не скажу, будто нас бросали на самые напряженные участки, скорее, командование обкатывало молодняк, давая возможность набраться опыта. Хотя условия в Афганистане в ту пору были суровые, отрицать глупо. Помогало, что я всегда занимался спортом, много бегал, обладал высокой маршевой выносливостью. Это норма для пограничника. Есть даже шутка: мол, стрелять должен как ковбой и бежать как его лошадь. На четвертом курсе училища я проходил практику в Нахичевани, был заместителем начальника заставы. Там граница идет вдоль железной дороги Баку – Тегеран, контрольно-следовая полоса – сразу за насыпью. В случае ЧП – забег по шпалам, это единственный путь. Расстояние между флангами – 10–20 километров. И вот сначала несешься в одну сторону, потом – в обратную.

И когда готовили к переброске в Афган, тоже гоняли так, что мама не горюй. Совершали марш-броски, переходы с тройным боекомплектом, а это под 30 кило дополнительного веса…

Поэтому физической форме уделяли особое внимание. Во время стажировки в Средней Азии полностью освоил кавалерийскую подготовку. Знаю даже, как выполнять классические команды «Равняйсь!» и «Смирно!» вместе с лошадью. С тех пор у меня особое отношение к скакунам.

В Афганистане, правда, коней у нас не было, передвигались пешком, на броне или «вертушке». Любопытные эпизоды случались. Как-то проснулся и не пойму, что произошло. Оказалось, за ночь выпало 10 сантиметров снега, завалило спальник.

Помню, как впервые пошел обедать в офицерскую столовую. Говорят: «Сегодня у нас на первое – борщ, на второе – жареная картошка с красной рыбой». Подумал: «Надо же, как хорошо кормят! В Союзе эту рыбу не сыщешь». Оказалось, местные хохмачи так прозвали консервы «Килька в томате». Ходячая изжога!

А солдаты курили сигареты без фильтра «Памир», именуемые для простоты «Смерть альпиниста». Дым стоял коромыслом. Но ребята были хорошие. Даже в походных условиях старались приготовить что-нибудь вкусное. Суп варили в переносных ранцевых термосах, подогревая железную колбу паяльной лампой. Основным блюдом была картошка с тушенкой, куда добавляли лавровый лист. Однажды на 40 банок «красной рыбы» и сайры в масле выменяли у афганцев живого барана, зарезали, перекрутили мясо на фарш, замесили тесто и исхитрились налепить пельменей. Устроили пир, шикарно отпраздновав 30-летие офицера из нашей группы!

Поездка в Афганистан оказалась запоминающейся. И в практическом отношении весьма полезной.

А буквально через год, в декабре 87-го, я оказался в Вашингтоне.

Об Америке, путче 1991-го, октябре 1993-го, Басаеве и Буденновске

– Каким ветром вас занесло в Штаты?

– Ветром перемен. Это была первая поездка Михаила Горбачева в США как главы государства. Девятое управление КГБ (сейчас – ФСО) привлекло для усиления охраны первого лица отделение из «Альфы», в котором я служил. Так в 21 год и оказался за океаном.

– Шок?

– Не то слово! Я парень столичный, но вид предрождественского Вашингтона произвел сильное впечатление. Очень красиво! Вдобавок американцы поселили нас в пятизвездочном отеле, шикарно принимали. Резкий контраст после афганской еды на комбижире… В мини-барах даже стояли бутылочки с виски, джином, водкой. Мы и сами пить не стали бы, но начальник Первого отдела «девятки» перестраховался: спиртное из номеров убрали от греха подальше, оставив колу, соки и минералку.

Десять дней мы отрабатывали маршруты передвижения президента СССР, побывали везде – на базе Эндрюс, в Конгрессе, в Белом доме. Однажды я чуть не вломился в Овальный кабинет, свернув по ошибке не в тот коридор. Принял за комнату для охраны. Меня вовремя заметил наш протокольщик, велел покинуть помещение…

Надо уметь видеть партнеров и соперников, вовремя открыться, отдать пас, подстраховать товарища. В принципе поведение на поле проецируется на решение любой тактической задачи. Если человек контролирует поляну, значит, и в боевой ситуации поступит правильно

В Вашингтоне нам выдали командировочные – по 225 долларов на нос. До сих пор помню точную цифру! Сумма-то по советским меркам приличная. Естественно, народ озадачился, как потратить деньжищи. В школе и училище я изучал немецкий язык, оказавшийся в данном случае бесполезным, поэтому скооперировался с товарищем, который мог объясниться по-английски. Вместе с Колей мы совершили набег на ближайший универмаг. Сделать все надо было быстро, поскольку отлучаться из отеля без разрешения старшего запрещалось. Все-таки стан врага, и американцы наверняка нас «пасли». В общем, я без примерки схватил куртку и «вареные» джинсы за 23 доллара. В номере натянул, а штаны малы, коротки, даже щиколотку не прикрывают. Пришлось еще раз бежать в магазин, менять.

А тут еще нашу отлучку засекли и давай драть: где были, куда ходили?.. Но до отъезда в Москву я все же успел прикупить и двухкассетник Nation. Крутизна по тем временам необыкновенная!

Первое столкновение с Диким Западом врезалось в память. С американцами работали бок о бок, буквально в одной машине. Группа антитеррора шла во главе кортежа, перед автомобилем лидера.

За рулем – местный парень, рядом с ним – второй, а сзади – мы вчетвером. В руках – кейсы со складными автоматами и светошумовыми гранатами. На случай форс-мажора. Так и ездили…

– Больше в Америку не летали?

– Через год мы сопровождали Горбачева в Нью-Йорк, когда он выступал на Генассамблее ООН. На этот раз Госдеп расходы не оплачивал, нас поселили на территории советского постпредства при Организации Объединенных Наций, на время попросив оттуда дипломатов. Лишь огромные, под потолок, холодильники напоминали, что мы в США. Все остальное было до боли знакомо: скучная казенная мебель, желтые стены, специфического цвета шторки на окнах, даже тараканы – и те родные!

7 декабря случилось страшное землетрясение в Армении, программу визита сократили, и из Штатов мы улетели в Баку, поскольку посадочная полоса в ереванском аэропорту Звартноц пострадала и на нее временно не принимали самолеты. В Спитаке и Ленинакане разрушения были жуткие. В пострадавшие районы приехала премьер Великобритании Маргарет Тэтчер, мы обеспечивали и ее безопасность.

В 1989-м потянулась череда драматических событий в Закавказье, конфликты на национальной почве – Тбилиси, Баку, Ереван… Я участвовал в решении вопросов, входивших в сферу КГБ. Порой опасную ситуацию могла стабилизировать даже информация, что в городе находятся спецподразделения. Такие новости отрезвляюще действовали на местное население. В советское время этот фактор активно использовали.

Но мы не проливали рек крови, реагировали предельно аккуратно, если речь шла о мирном населении.

Так было и в августе 1991-го во время ГКЧП.

– Вариант штурма Белого дома, где засел Борис Ельцин, рассматривался?

– В числе прочих и только на первом этапе. Спецподразделения обязаны отработать все возможные сценарии, иметь план «Б», «В» и далее по алфавиту. Правило распространяется и на систему антитеррора. Как говорится, надейся на лучшее, готовься к худшему.

Руководство «Альфы», оценив ситуацию, приняло тогда решение не участвовать в авантюре, поскольку это повлекло бы значительные жертвы.

– А где вы находились 19 августа, когда Михаила Горбачева изолировали в Форосе?

– Нас собрали накануне, перевели на казарменное положение. Про мультитоны вы слышали? Это предшественник пейджера, такая небольшая синенькая коробочка. Отправлять текстовые сообщения на мультитон было нельзя, лишь цифровые. 3 – звонок начальнику, 7 – учебная тревога, 8 – боевая… Мы постоянно носили с собой эти штуковины, нигде не расставались. Случайные знакомые иногда задавали вопросы: мол, что за игрушка? Для посторонних был заготовлен ответ: спецсредство для вызова врачей скорой помощи, а мы – из детской реанимации или типа того.

Строго говоря, слова не слишком расходились с истиной: мультитонами действительно пользовались медики из института Склифосовского. И операционная служба находилась там, а мы лишь прибегали к ее услугам.

… Сигнал боевой тревоги застал меня в Измайлово. Тогда был норматив (он, собственно, и сейчас есть): где бы ни находился, в течение полутора часов обязан прибыть в расположение части. По дороге я успел зайти в храм, поставил свечку и поехал на службу.

Работы в те дни было много. Анализировали ситуацию в городе и стране, оценивали настроение людей, собирали другую информацию, но за происходящим наблюдали со стороны, в драку не лезли.

– А в октябре 1993-го?

– Снова изучали обстановку вокруг Белого дома. Она выглядела странно, все напоминало цирк либо театр абсурда.

Зеваки сидели на крышах домов, стояли на мосту через реку. Словно на шоу пришли. А в это время из БТРов стреляли боевыми патронами, из гостиницы «Мир» лупили во все, что шевелится…

Системного управления не было и в помине.

Поэтому первая задача, которая стояла перед нами, – наладить взаимодействие с теми, кто действовал рядом. Я был заместителем начальника отделения и сначала зачищал «Мир», потом стадион «Пресня». Штаб мы разместили в высотке на «Баррикадной». Когда разобрались, что к чему, передовая группа зашла в Белый дом. Внутри было много народу, в том числе выходцев из КГБ.

Конечно, мы не могли стрелять на поражение, хотя от нас требовали полной и жесткой зачистки.

– Кто?

– Борис Ельцин.

Президент лично сформулировал цель: «Покажите, что можете!»

В этот раз мы базировались не в части, а в Большом Кремлевском дворце. На сутки разместились. Там и спали. Ждали принятия решения. А потом пошли в Белый дом. С белым флагом. Мы обеспечили, чтобы люди спокойно покинули здание, без провокаций и крови. Создали коридоры, по которым все выходили. Конечно, за исключением организаторов – Хасбулатова, Руцкого, Макашова. Их доставили в «Лефортово», а остальных после сдачи оружия отпустили, в том числе бывших офицеров. Эти люди не были врагами. Допустившими ошибку, запутавшимися, но не врагами.

Считаю, мы достойно выполнили возложенную миссию. Правда, у нас погиб офицер – Гена Сергеев. Многие до сих пор считают эпизод провокацией. Наверное, нас хотели подтолкнуть к активным действиям. Пуля прилетела в спину, кто стрелял, так и осталось загадкой.

– Как отреагировал Борис Ельцин на то, что «Альфа» фактически не выполнила его команду?

– Был крайне недоволен, приказал расформировать подразделение, а заодно и «Вымпел», тоже входивший в систему органов госбезопасности и выполнявший задачи вместе с нами. Геннадий Николаевич Зайцев при помощи разных хитростей сделал так, чтобы информацию до президента доводили в определенной тональности. Мол, нет уже этой «Альфы», Борис Николаевич, забудьте.

В итоге нам удалось сохраниться, а «Вымпел» перевели в МВД и назвали «Вегой»…

Дело не в том, что мы ослушались приказа. Подразделения такого уровня не могут действовать без оценки обстановки и спокойного, трезвого расчета.

Бежать и торопиться нельзя. Чем сложнее ситуация, тем выдержаннее и хладнокровнее надо быть. Любой тремор, внутренние психические атаки не приводят ни к чему хорошему…

Это правило я четко усвоил на всю жизнь.

– В 90-е на Северном Кавказе оно вам помогало?

– Безусловно. Плотная работа там началась уже в 1994-м. Но первая чеченская кампания оставила странное ощущение. Как бы точнее объяснить?

Есть дух победителей, а есть душок. В 94-м не было чувства, будто боремся праведными методами за правое дело.

Я встречал прекрасных армейских командиров, но с верхних этажей власти отчетливо тянуло дилетантизмом. И стройная система отсутствовала, сложно было понять, чего хотим. Только загнали бандитов в горы, вдруг – бац! – перемирие…

А в 1999-м – наоборот! – уже не возникали сомнения, что все делаем верно.

– Вы ведь и в буденновских событиях летом 1995-го участвовали?

– Да, и это было очень серьезное испытание, противостояние настоящему врагу. Басаева мы знали по вертолетным захватам, но в Буденновске он показал себя во всей красе. Боевики хорошо укрепились в больнице, действовали строго по военной науке: оборудовали огневые точки, заминировали помещения СВУ – самодельными взрывными устройствами, расставили по палатам канистры с бензином, поделили территорию на простреливаемые сектора, использовали больных и беременных в качестве живого щита.

Беслан дал мощный толчок всем спецподразделениям. Мы пересмотрели многие принципы работы, управления в закрытых помещениях, сделали серьезные выводы по тактике ведения операций, технически переоснастились

1600 заложников, много женщин и детей… Тяжелая история, что и говорить.

При штурме погиб мой заместитель Володя Соловов, еще шесть подчиненных получили ранения. Мы работали со стороны родильного отделения, и передовая группа попала в «котел». Планировалась внезапная атака в пять часов утра, но у Басаева стояла захваченная машина скорой помощи, он слушал радиоволну, на которой и прозвучала команда всем медицинским бригадам быть наготове. Бандиты смекнули что к чему. Застать их врасплох не удалось, наоборот, они ждали нас. Володя Соловов и двое бойцов угодили под перекрестный огонь. Раненые ребята находились в пяти метрах, совсем близко, но нам в течение трех часов не удавалось их вытащить. Басаевцы стреляли боеприпасами, которые прошивали металлический забор, словно бумагу. Б-32, БЗТ… Бронебойные пули. Профессионалы поймут, о чем я. Если бы мы сунулись внутрь двора, тоже остались бы там.

– В итоге штурм захлебнулся.

– Знаю, многие считают операцию провальной, но я так не думаю. Изначально бандиты не шли ни на какие уступки, вели себя нагло, но после наших решительных действий согласились на предложенные условия. Басаев выпустил всех заложников – сначала рожениц и детей, потом остальных.

– А то, что боевикам позволили уйти в Чечню, по-вашему, правильно?

– Это был один из пунктов соглашения. Басаевцам дали автобусы, рефрижератор, чтобы они положили туда тела убитых, и… отпустили.

– Атака на колонну по дороге планировалась?

– Собирались накрыть. Но не мы. «Альфа» свою часть отработала. Автобусы сопровождали вертолеты со спецназом, имевшим задачу атаковать и уничтожить бандитов, однако команда на штурм не поступила.

Басаев потом еще много вреда всем принес…

Словом, 1995-й стал переломным ­моментом.

Буденновск – одна из самых сложных моих операций.

В 1996-м в Первомайском, где блокировали банду Радуева, мы уже не шли в первом эшелоне, группу «А» решили поберечь. Там работали спецподразделения ГРУ, СОБРы.

После Хасавюрта объявили так называемое перемирие, а в 1999-м началась вторая кампания, в которую «Альфа» включилась по полной программе. Действовали не только в Чечне, но и в Ингушетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии.

Так я познавал Кавказ…

О Кадыровых – старшем и младшем, Беслане, ограблении, Сирии и ЗОЖе

– Когда вас прикомандировали к Кадырову-старшему? В 2000-м?

– Да, нас направили в селение Центорой. Мы работали группами, посменно с моим близким другом Сергеем Дяченко, тоже Героем России. Мы знакомы с 1990 года, постоянно находились рядом. Вот и у Кадыровых тоже.

Первую боевую награду Сергей, кстати, получил за Буденновск – медаль «За отвагу».

С июля 2000-го мы с Ахматом-Хаджи и его семьей жили под одной крышей, ели из общего котла. Главная наша задача заключалась в выстраивании системы безопасности. На Кадырова-старшего постоянно охотились, готовили покушения, устраивали засады. Много было историй. И закладки фугасов, и попытки подрывов, и обстрелы… Мы занимались логистикой, прорабатывали маршруты движения, продумывали отвлекающие маневры с ложными кортежами, прибегали к другим хитростям.

Часто ездили вовсе без прикрытия. Садились в неприметную «Ниву» с тонированными стеклами и отправлялись по делам. Впереди – водитель по кличке Бен-Ладен и начальник охраны, сзади – мы с Кадыровым-старшим. Так и перемещались с места на место.

Быстрая езда – тоже ведь не прихоть.

Когда последовательно, через 15 метров друг от друга, установлены 152-миллиметровые фугасы, проскочить мимо и уцелеть можно лишь на скорости 170 километров в час и выше. Это знание было достигнуто практическим путем.

Рядом постоянно находились Рамзан Ахматович, Руслан Алханов, ныне министр внутренних дел Чечни, Руслан Яхъяев, теперь глава МЧС республики, еще несколько доверенных бойцов. Наши группы менялись каждые два месяца. И потом альфовцы еще долго там работали, только в 2013-м мы сняли своих советников.

– Тем не менее не уберегли Ахмата-Хаджи.

– Фугас был заложен в основание трибуны на этапе реконструкции стадиона в Грозном. Теракт готовили заранее. И явно не дилетанты. Все предусмотрели. Перед митингом 9 мая 2004 года арену проверяли с собаками, но те не учуяли запах взрывчатки сквозь толщу бетона.

В момент взрыва рядом с Ахматом-Хаджи находились мои люди. Двоих контузило. Меня в тот день не было в Грозном. Потом приезжал на могилу. И недавно там был…

– Какое впечатление на вас произвел Кадыров-старший?

– В быту – скромный, в работе – жесткий, в общении – немногословный. Больше слушал, чем говорил. Впрочем, Ахмат-Хаджи мог даже не произносить ни слова, в нем сразу чувствовался лидер. Мудрый человек!

К нам относился по-отечески, как и положено главе рода.

В первую кампанию Кадыров объявил газават, посчитав, что Россия пришла в Чечню с захватническими целями. В 1999-м решительно отказал Басаеву, обвинив того в провоцировании новой войны. Для подобного шага требовалось большое мужество. Ахмат-Хаджи был не флюгер, а самобытный, яркий политик.

Важная деталь: я посчитал необходимым проверить окружение Кадырова-старшего. Списки мы отдали на проверку в ФСБ, после чего я получил позывной Чекист.

– По делу!

– В общем, да. Все справедливо.

– А Рамзан Кадыров сильно изменился за последние годы?

– Разительно! Если в 2004-м был сыном своего отца, то теперь стал самостоятельным политиком, государственным мужем. И Грозный восстановлен под его руководством. Сейчас уже забылось, но в начале нулевых годов всерьез обсуждался вопрос о переносе столицы Чечни в другое место, поскольку, по мнению многих, город никогда не поднимется из пепла.

Столь же трудно поверить, что сравнительно недавно, в 2000-м, в центре Минвод террорист мог взять в заложники автобус с людьми. Между тем двух десятилетий не прошло. Многие, наверное, запамятовали, а так и было…

– Беслан помнят.

– В сентябре 2004-го руководил там группой управления. В момент захвата школы находился в Чечне и первым из «Альфы» прилетел на место трагедии. Создавал оперативный штаб, налаживал взаимодействие с местной властью, милицией, военными. Можно долго рассказывать о Беслане, но факт неоспорим: в результате удалось спасти значительную часть заложников, хотя, конечно, потери среди мирного населения были велики. Страшно, когда гибнут дети…

Беслан дал мощный толчок всем спецподразделениям. Мы пересмотрели многие принципы работы, управления в закрытых помещениях, сделали серьезные выводы по тактике ведения операций, технически переоснастились.

– И тем не менее, можно было не допустить трех сотен жертв?

– Штурм готовились начать в четыре часа дня 3 сентября, но взрывы в спортзале прогремели раньше. Подразделение Сергея Дяченко, которое должно было идти в спортзал, находилось в селении Тарское, в 40 минутах езды от Беслана. Пока добрались, внутри уже полыхало. Подрыв смешал нам карты, план менялся на ходу. Люди, по сути, шли на заклад.

Надо делать ровно то же, что в «Альфе» или Силах специальных операций: налаживать командную работу. Хочу лучше изучить Кавказ, рассчитываю со временем побывать в каждом из 104 муниципальных районов и 40 городских округов

– То есть?

– Могли погибнуть. Все. В итоге Серега получил ранение, 32 осколка от гранаты Ф-1…

– А танк стрелял по школе?

– В десять часов вечера, когда внутри уже не оставалось заложников. Два боевика окопались в классе труда, сдаваться не собирались, вот по ним и запустили снаряд, чтобы не рисковать спецназом.

Как часто случается, совпал ряд негативных факторов…

Безумно жаль детей. Незаживающая рана. Я ведь тоже отец двух дочерей и сына.

– О вашей семье почти нет информации. Вы ее засекретили?

– Работа не предполагала медийной огласки, я и сам-то совсем недавно вышел из тени…

Что вас интересует? У меня второй брак. С первой женой Ольгой мы расстались в 1996-м, но сохранили нормальные человеческие отношения. У нас общий ребенок, дочка Аня. Ей 24 года, окончила факультет психологии МГУ.

В 2001-м я познакомился со Светланой, спустя четыре года мы поженились. В 2006-м родилась дочь Саша, в 2009-м – сын Леша.

– А что за история была с ограблением вашего загородного дома?

– Все скучно и предельно банально. Я находился в очередной командировке, Света с Сашей уехали в город, Леша с бабушкой гуляли в лесу. Вот воры – мужчина с женщиной – и залезли внутрь, пока в доме никого не было. Мы жили в таунхаусе в Новой Москве. Поселок не из числа суперэлитных, в 1989-м его строили физики из Обнинска и работники Большого театра.

Мы со Светой долго жили в родительской квартире на Мосфильмовской, но после рождения Саши стало совсем тесно.

К охране жилища отнеслись, прямо скажем, беспечно. Ни заборов, ни ставен на окнах, ни сигнализации, ни видеокамер. Воры отверткой отжали стекло и забрались внутрь. Особых ценностей у нас не было, у меня забрали парфюмерию, еще что-то по мелочи, у Светы – украшения. Особенно она сокрушалась из-за сережек, подаренных на свадьбу.

– Нашли грабителей?

– Милицейская собака довела до окраины леса и потеряла след. По слухам, работали залетные гастролеры. Да что о них вспоминать? Было и прошло…

Давайте сменим тему на более позитивную.

– Звезду Героя вам за что дали?

– За Сирию. Я ведь в июле 2014-го получил «комсомольскую путевку» в Минобороны.

– Неожиданно?

– В известной мере. С 2007-го был первым замом начальника управления «А», а тут вдруг предложили перейти к Алексею Геннадьевичу Дюмину, с которым мы взаимодействовали еще в период его службы в ФСО. Началось все с прилета Владимира Путина в Центорой на могилу Ахмата Кадырова в 2004-м. Я отвечал за свой участок, Алексей Дюмин – за свой. Со временем отношения стали дружескими, в 2013-м Алексея Геннадьевича назначили командиром Сил специальных операций России, и он предложил мне должность своего зама.

Не скрою, выбор оказался непростым.

Мне было 48 лет, и я подумывал о завершении карьеры военного. Рассуждал так: если уйти в 50, останется минимум десятилетие, чтобы найти себя на гражданке. Скажем, в бизнесе или иной сфере деятельности. Становиться свадебным генералом не собирался. И засиживаться в руководящем кресле – тоже. Человек должен четко понимать, на какой срок его наделили полномочиями. Если впереди бесконечность, это размывает мотивацию.

Словом, получив предложение Алексея Дюмина, я прибыл к Игорю Дмитриевичу Сергуну, тогдашнему начальнику Главного управления Генштаба, иначе говоря – ГРУ, и попросил месяц на обдумывание. Поехали со Светланой в отпуск, сидели и размышляли: как быть? Соглашаться? Решили, что да, надо попробовать.

Под началом Дюмина я проработал до апреля 2015 года, после чего он стал начальником Главного штаба Сухопутных войск, а меня назначили командиром Сил специальных операций.

Так и получилось, что Сирия оказалась в зоне моей ответственности. Противник там был серьезный. Точно не хуже Басаева. По духовитости, боевитости. Да и по готовности принять смерть.

– Сколько вы провоевали в Сирии?

– Было несколько командировок – от полугода до девяти месяцев, а мои подчиненные – с июля 2015-го по настоящее время. Заранее начали готовить данные об объектах противника. Но лично я, конечно, не воевал – командовал. К тому же занимался не только Сирией, приходилось решать много разных задач. По формированию подразделений, внедрению новой системы…

Так продолжалось до 26 июня 2018-го, когда Владимир Владимирович подписал указ о назначении меня своим Полномочным представителем на Северном Кавказе. С тех пор я здесь.

– Тяжело адаптируетесь на гражданке?

– Первое впечатление: будто со сверхзвукового истребителя пересел на кукурузник. Там была конкретная работа, в моих руках находились рычаги управления, я понимал, какие задачи стоят, видел механизмы их реализации. А на Кавказе все иначе. По крайней мере, так показалось вначале. Конечно, и раньше знал, что это очень специфический регион. Самый многоконфессиональный, многонациональный и плодовитый, но одновременно – с низкой зарплатой и высокой безработицей. Стал разбираться, вникать и понял, что надо делать ровно то же, что в «Альфе» или Силах специальных операций: налаживать командную работу. В каждой республике есть сильные лидеры, а полпред должен уравновесить интересы.

– Получается?

– Разные ситуации возникают. Но всегда стараюсь предлагать и находить компромиссные решения.

Хочу лучше изучить Кавказ, рассчитываю со временем побывать в каждом из 104 муниципальных районов и 40 городских округов.

– Семья сразу переехала с вами?

– А как иначе? Только вместе! Даже вопрос не возникал. В Москве осталась Аня, но она уже взрослая, у нее своя жизнь, работа. А Саша и Леша 1 сентября пошли в школу в Пятигорске. У Светланы в столице был небольшой бизнес, ателье по дизайну и пошиву штор. Собственно, все и осталось, но теперь руководить процессом приходится дистанционно.

– 19 сентября 53-й день рождения вы встречали уже здесь. Как отметили?

– Приехали главы субъектов, входящих в СКФО, мы посидели, пообедали.

– Что подарили?

– Спортинвентарь. Все абсолютно оправданно тематически.

Стараюсь вести здоровый образ жизни. Каждое утро накручиваю по десять километров. Глубокий снег выпадет – поеду кататься на лыжах. Кстати, встал на них в Домбае в 1988 году. Тогда открылась турбаза «Теберда» КГБ СССР, куда направляли молодых сотрудников. Так что уроки горнолыжного мастерства брал в этих местах. В последние годы катался на Красной Поляне в Сочи, теперь намерен, как говорится, вернуться к истокам. Кстати, на Эльбрусе находится самая высокая канатка в Европе, даже в Альпах нет такой. Верхняя точка, откуда можно начинать спуск, – 3850 метров. Есть планы поднять до отметки 4200. Катайся в удовольствие с ноября по май!

И занятия верховой ездой рассчитываю продолжить, недавно вот посетил Терский конный завод.

– А скакуна вам не подарили на день рождения? У того же Рамзана Кадырова конюшня приличная.

– Нет у меня лошадей. Если честно, я не бог весть какой наездник, но дело это ­люблю. И семью пристрастил – жену, среднюю дочь, сына. Занятия спортом на Кавказе обязательны, иначе не удержаться в форме. Еда тут вкусная, застолья долгие, угощения щедрые и обильные…

Впрочем, это не самая большая проблема. Самоконтроль никогда не теряю. Опыт есть.

Как вы выразились, не новичок.