Дожди Дагестана стучат в моё сердце

К великому стыду своему я узнала Чалаева только три года назад, когда впервые посмотрела фильм Аслана Галазова «Ласточки прилетели». Музыка в «Ласточках» – не просто сопровождение. Она – мистический субъект, метагерой драмы, разворачивающейся на экране. Чалаев —  Леонардо да Винчи от музыки: композитор, актёр, певец, мыслитель, народный артист России, дважды лауреат Государственной премии. «Я лично отношусь к тем людям, — говорит он, — которые считают: что бы с твоей Родиной ни случилось, что бы там ни происходило, понятия «Родина», «партия», «земля», «небо», «вода», «горы» — это священно!».

Чалаев написал музыку государственного Гимна Дагестана. Наверное, это единственный государственный гимн на свете, который вызывает не просто приподнятое чувство и переживание торжественного момента, а подлинное эстетическое наслаждение.

Миясат много рассказывала о Фаине Графченко, талантливейшей исполнительнице стихов. Когда-то давным-давно она приехала в Дагестан и осталась здесь навсегда. Фрагмент её страстного монолога, записанного Миясат, о многом говорит и точно характеризует актрису и личность:

«Какие-то мы обездоленные. Вся страна. Не хватает раздумья, образованности,  мы же отобрали у людей культуру, дали им книги для убогих. Мы искромсали  историю — мы никто,  у нас нет науки, образования, войну выиграли американцы, а вы кто такие?  Сколько времени унижают лица кавказской национальности. Никогда не могла видеть этого армянина, который кладет под ноги таджикский народ.  Нам говорят, что гомосексуализм — хорошо, наркотики — хорошо. Теперь вынудят в школах изучать секс как половое воспитание. Это разрушение семьи. 

Начинайте сначала, говорят нам, покайтесь за свою историю. Это сиротство — начинать сначала.  И наши дети — сироты, потому что у них отнимают право любить свою страну. С ними нужно говорить на языке подлинной культуры, высоты духа. <…> Попробуйте покорить публику, которая не приучена к стихам. Когда Феллини снял свой фильм «Луна», в зал, вмещающий две тысячи человек, на просмотр пришли сто. На вопрос, почему так мало, он ответил: «Мой зритель умер. И мне остается сделать то же самое».

Я взрыхляла почву с 1969 года, принесла звучащую поэзию в Дагестан, и ее приняли все. Сидящая на ступеньках своего дома старушка из Сергокалы говорила мне: «Фаина, здравствуй! Мы тоже любим стихи!». Я на работу шла переулками, чтобы успеть: люди останавливали на улицах и просили стихи. Потом мой слушатель, мой зритель бросил все и уехал из республики. А я опять поднимаю знамя поэзии. Поднимаю в мире, где стихи никому не нужны, где вместо стихов любят стишочки, где засилье идиотских стихов. А я поднимаю флаг поэзии и вижу, что это больше, чем нужно. Пусть я это делаю там, где десятки людей, пусть кустарным способом, но я вижу по лицам, как она нужна этим страдальцам, даже если они не чувствуют своей обделенности.

Я хочу кричать: «Господа, все в порядке! Все живы, несмотря на эту погань». Надо теребить людей, надо заставлять их думать. У нас время сытых. В Дагестане нет голодных, что бы ни говорили. Сытость, которая заполонила наш желудок, заполонила и ум. У нас нет голодных, и не может быть, потому что живем в райском месте. Только души мельчают. Сколько людей мы погубили. Они читать не могут вообще, ни стихи, ни прозу. Но когда им читаешь, они преображаются. Со звучащего слова и надо начинать, начинать с учителя».

Художники, с которыми я познакомилась в Махачкале, тоже люди титанического склада. Имя Марата Гаджиева уже не раз возникало на этих страницах. Да, редактор, писатель, блестящий организатор. Но и художник исключительный. В маленькой мастерской на улице Батырая в Махачкале вместе с несколькими художницами – такими же труженицами и бессребреницами, как он сам, Марат расписывает фарфор.

Мы пили чай под стеной старого домика, построенного, кажется, ещё «до исторического материализма», в колышущейся сени лиственного покрова, и я думала о том, что эта мастерская, пожалуй, как нельзя лучше отражает положение большого искусства в современной России. Благоустройство на том уровне, который могут обеспечить люди, не имея лишнего гроша за душой. И среди этого скудного быта – драгоценные шедевры, от созерцания которых захватывает дух.
Художник и торговец – разные профессии. А государство, к сожалению, совершенно отстранилось от распространения произведений настоящего искусства, отмеченных высоким вкусом, излучающих энергию красоты и добра. На рынке же, увы, привычно правит пошлость…

В мастерскую Марата Гаджиева беспрестанно наведываются всевозможные проверяющие – налоговики, пожарные, санэпидстанция… Как пишет Миясат, «все пытаются деньги получить или «брать борзыми», то есть посудой. Но со временем  проникаются уважением к труду и удивлением перед бескорыстием и безденежностью мастерской и сами начинают болеть за них, защищая от коллег по проверкам».

Сабир Гейбатов – скульптор. В мастерской, принадлежавшей отцу Сабира, народному художнику России и Дагестана Гейбату Гейбатову, словно остановилось время. Работы отца и сына перекликаются, подают друг другу весть. Может быть, поэтому мысль о глубокой связи с традицией, о необходимости новых культурологических исследований творческого наследия ХХ века так часто и отчётливо звучит в статьях и выступлениях Сабира. Помимо всего прочего, он – мозг и душа интеллектуального клуба «Эпоха», регулярно собирающегося в одном из махачкалинских кафе.

Миясат с неизменным восхищением рассказывает об этом клубе. Она старается не пропускать ни одного заседания – и не зря. Здесь разговор о насущном ведёт – без преувеличения — гуманитарная элита республики. В конце мая, например, обсуждалась тема «Развивающаяся теория и пространство современной национальной литературы». Вместе с Сабиром, Миясат, известными филологами Мусой Гаджиевым и Зулейхой Курамагомедовой, вместе с другими сведущими в тонких вопросах литературоведения и философии людьми в дискуссии принимала участие молодёжь, причём весьма продуктивно.

Ибрагимхалил Супьянов… Его мастерская напоминает театральный цех или лабораторию архитектора. Удивительные деревянные конструкции, развешанные по перилам цветные лоскуты и полотнища. Фантазия мастера неистощима: новые материалы, новые техники. Мы рассматриваем фотографии картин, которых уже не существует в реальности. Это – роспись водой по камню. Сам художественный эффект достигается за счёт разных оттенков, которые возникают на камне по мере высыхания воды. Ускользающее чудо! Вот где в полной мере понимаешь, что это значит: «Остановись, мгновенье! Ты – прекрасно!». А вот ещё – обширный альбом тончайших листов с рисунками из причудливо переплетённых нитей. Волшебство! Магия! И словно в подтверждение этой догадки Ибрагимхалил достаёт деревянную флейту. Волшебную.

(Окончание следует.)