Купить PDF-версию
15:35 | 28 марта, Чт
Махачкала
X

У родного очага

Иса Капаев, народный писатель Карачаево-Черкесии / г. Черкесск
28

Центр межнационального общения «Диалог» Ставропольской краевой универсальной научной библиотеки им. М. Ю. Лермонтова несколько лет подряд проводит встречи «У родного очага», посвящённые писателям-юбилярам Северного Кавказа.

На встрече, которая прошла 26 марта в конферец-зале библиотеки, прозвучали имена многих северокавказских писателей-юбиляров, среди которых основоположник балкарской поэзии Кязим Мечиев, абазинский писатель Бемурза Тхайцухов, кабардинская писательница Мадина Хакуашева и ногайский прозаик Иса Капаев. В программу были включены сообщения по Сулейману Стальскому и Эффенди Капиеву, юбилеи которых в этом году отмечает российское литературное сообщество.
Для освещения жизни и творчества национальных авторов были приглашены ученые-филологи и специалисты библиотек Кабардино-Балкарской Республики, Карачаево-Черкесской Республики, Республики Дагестан. Почетным гостем Центра «Диалог» стал ногайский писатель, публицист, народный писатель КЧР Иса Капаев. Ведущим мероприятия выступил доктор филологических наук, профессор Пётр Чекалов.
Встреча «У родного очага» перешагнула за рамки общения любителей поэзии и прозы. Ученые-литературоведы обозначили связь истории с современностью, студенты ставропольских вузов и колледжей прочитали стихи на национальных языках. Они представили литературно-музыкальную композицию по жизни и творчеству балкарского поэта Кязима Мечиева.
«Горцы» поздравляют с семидесятилетним юбилеем Ису Капаева и представляют нашим читателям короткие рассказы писателя, опубликованные в книге «Мониста» (издательство «Голос-пресс», Москва. 2008 г.).

Запах из детства

Он не помнит, сколько ему тогда было. Три, пять или больше? Пожалуй, не больше пяти…
Посреди двора стоит побеленная летняя печка, из ее трубы струится сизый дымок. Мальчик сидит перед печкой и на раскаленных углях кизяка жарит молодую кукурузу. На лбу бисеринки пота, он смотрит на огонь и время от времени поворачивает вертел. Кукуруза постреливает, мальчик испуганно откидывает голову.
Над аулом полдневная жара. Земля высохла, горячая пыль обжигает босые ноги. На карнизе воркует голубь. В тени от дома, примостившись на табуретке, бабушка прядет нитки. Лениво бродит по двору черный кот. В огороде среди высоких кукурузных стеблей кудахчет квочка, пищат желтые цыплята.
Мальчик облизывает пересохшие губы, стряхивает пот с загорелого лба, машинально вытирает руку о трусики, о майку. Какой сладкий этот запах жарящейся кукурузы!
Бабушкино веретено летит в кота, прыгнувшего в сторону цыплят. Но, как обычно, не достигает цели. Бабушка встает и плетется за своим веретеном. Мальчику смешно: с крыши курятника кот жмурит на бабку свои хитрющие зеленые глаза…
— Что смеешься, негодник! Расстроил огонь в печке, не даешь хлебу поспеть.
В печку поставлена закрытая двойная сковорода с тестом, угли предназначены для нее.
Мальчик умоляюще смотрит на бабушку.
— Бабушка, родненькая, я сейчас же уберусь в ад, только дай дожариться моей кукурузе.
«Убирайся в ад» — любимое выражение бабушки.
Старушка садится на свое прежнее место, возится с веретеном.
— Я же не сказала, чтобы ты убирался в ад, вот бестолковый!
Наконец кукуруза покрывается коричневой хрустящей кожицей. Мальчик вытаскивает вертел и, обжигаясь, перебрасывает с руки на руку початок, исходящий жаром. Забыв поправить расстроенный огонь в печи, с радостным криком выбегает на улицу…
Возможно, это единственный эпизод из детства, в существовании которого нельзя усомниться.
Кому-то памятен запах первого снега, запах улицы после дождя, тревожный бодрящий запах свежего сена, трогательный аромат яблок или особо ощутимый на голодный желудок запах только что испеченного хлеба.
Став взрослыми, мы никогда не ощутим этих запахов так сильно, как в детстве. Они безвозвратны, как безвозвратно само детство.

Дитя

Маленький Алибек принес с поля охапку ромашек.
Мать, вернувшись с работы, ахнула. Весь двор был утыкан цветами. Алибек радостно поливал их из кружки.
Надолго в памяти моей осталась эта картина… Отгороженный от улицы штакетником двор. Акация у забора, засыхающая на жаре. Старый, крытый черепицей дом. Синие ставни, стекла, отражающие небо, и двор. И белые полевые ромашки, вкопанные перед домом в пожелтелую от зноя землю. Мальчик смеется и поливает из кружки свой цветник.
Как беспредельна фантазия ребенка, как хорошо быть ребенком!

Вечный путник

Дорога…
С дорогой связано у ногайца многое. У нас даже новорожденному говорят: «Пусть благополучие обретет в дороге».
Черкесск — Пятигорск — Георгиевск! Не доезжая до Прикумска, с асфальта сворачиваем на грунтовку — в Ногайские степи.
Быстрая езда на грузовике волнует не меньше, чем стремительная скачка на горячем аргамаке. Я стою, опираясь руками о железо кабины, нахлобучив кепку на самые глаза. Встречный ветер, перемешанный с песком и пылью, хлещет в лицо. Впереди необъятная, пахнущая зноем степь. Синий горизонт как бы в одной упряжке с солнцем — не догнать ни на каком скакуне… белые ковыли, серые полынники, зеленые разливы люцерны, желтизна пшеничных полей мчатся навстречу. Кажется, все однообразно в этой степи. И вдруг, среди седого ковыля, как неожиданная мысль — полыхнет одинокий алый мак…
Песок и пыль хлещут по лицу.
Нигде ни единой живой души. Я чувствую себя вечным кочевником, вечным путником. В ногайской легенде вечным путником прозывается тот, кто ищет то, чего нет на свете… Завидую ему. И во мне — этот вечный путник.
Нет конца дороге.
Дорога исчезает за горизонтом…
За горизонт! За горизонт!
Он манит своей близостью, своей синевой… Одна мысль: найти свой горизонт.
Что за ним?

Ночь

Ночью я пересел из кузова в кабину.
Шофер, опасаясь, что уснет за рулем, просит меня что-нибудь рассказать.
Рассказываю о своих поездках.
Шофер слушает и следит за дорогой. Грунтовка. Луч фар теряется где-то в темноте. Над нами и по сторонам ночь. Машину часто трясет, дорога ухабистая.
Я выглядываю из кабины. Уму непостижимо — огромное небо над ровным простором. Черный свод просвечен множеством звезд.
Шофер — хороший слушатель, но когда я рассказываю о далеких красивых местах, он вставляет:
— Нет лучше места, чем Ногайская степь, — и сам себе утверждающе кивает. — Да, да…
Я рассказываю ему о шумной Москве, о цветущем Тбилиси, о старом Таллине, о солнечном Самарканде. В ответ слышу одно:
— Нет лучше места, чем Ногайская степь!
На свет фар выбегают толстобрюхие тушканчики. Они удивленно мотают маленькими головками и исчезают. Иногда полосу света пересекает испуганный заяц.
Я переключаюсь на футбол. И сразу:
— О, как играл наш Хамзат! — восклицает шофер.
Я рассказываю о своем любимом клубе СКА из Ростова. Рассказываю о знаменитом Понедельнике и его ударе с падения.
— О, как играл наш Хамзат! — твердит шофер.
Все-таки решаюсь спросить:
— А как он играл?
Шофер ничего не отвечает и через некоторое время опять
просит:
— Рассказывай, рассказывай…
— Через некоторое время я привыкаю к его возгласам. Под мои воспоминания он вспоминает свое. А я получаю удовольствие от собственных воспоминаний…

«Звук запаздывает за светом…»

А. Вознесенский

С рассветом теплеет холодная синь неба. Слышен шелест мокрой травы. От ночного холода еще дрожит прозрачный синеватый воздух, но степь оживает.
Она удивительна! Если прислушаться к ее безмолвию, то можно различить, как дышит воздух. Прогрохочет вдали машина — и снова тишина. Лишь одинокое поднебесное пение степного жаворонка…
После заката степь вновь замирает.
«Звук запаздывает за светом»: блеснет молния, затем гремит гром. Увидишь ночью сначала свет фар, а затем с приближением машины слышится гул мотора.
В степи эти физические явления наглядны. Степь сама учебное пособие. Я читаю эту книгу.
Смотришь в бескрайние просторы, на огромное небо и слышишь длинную-предлинную песню степного ногайца, стремительно-трепетную мелодию двухструнной домбры.
«Звук запаздывает за светом».
Сначала жителю этой земли надо было увидеть степь, а песни и музыка пришли сами.

Степняки

Степной аул. И там, и здесь беспорядочно раскинуты дома. Аул стоит посредине целинной степи. Неподалеку от домов пасется скот. Под окнами бродят куры, клекочут пестрые индюки. Заборов здесь не ставят. Земли сколько угодно. Степняки друг от друга не отгораживаются. Огородов почти нет. Один-два человека заведут бахчу, и все. Деревьев маловато. Акации низкие, пожелтелые, пыльные. Дворы еще не утоптаны, трава растет как хочет. Дома низкие. Удивительны их крыши: и не плоские, и не двускатные — выгнутые дугой.
Для меня, жителя предгорий, все это в диковинку. Кубанские ногайцы двор огораживают плетнем, глиняным забором. Или же обносят штакетником. Внутри все утоптано, прорыты канавки для стока воды. Крыша высокая, конек ее тянется к небу.
Здешние же маленькие дома своими дугообразными крышами напоминают древние жилища ногайцев.
Раньше степняки жили в кибитках, в юртах. Эти жилища даже формой своей выражали покорность огромному шатру неба. Степняк, создавая свое жилище, хотел уподобить его небу, под которым проходила его жизнь.
Архитектура всегда отражала бытие людей.
Юрта, кибитка — это маленькое небо.
Юрта, кибитка беззащитны, как беззащитна вся открытая, доступная врагам и стихиям степь.
Степняк открыт душой. В степи живут сильные духом люди.
Жить в степи — значит надеяться только на себя, на свой дух. «Дно терпения — золотое дно» — одна из пословиц степняка. Он привык долго терпеть и не жаловаться на судьбу.
«Лучшая черта характера — молчаливость», — говорят степняки.
Степняк молчит, даже когда ему невыносимо одиноко. Чабаны уходят с отарами в степь и месяцами не общаются с людьми. Зато степняк—лучший слушатель. «У человека два уха, но один рот», — говорит степняк. Он много слушает и мало говорит. Степняк веками молчал и был покорен. Слишком много тяжестей вынес он на плечах, и постоянно на него давило огромное, непонятное ему небо…

Старики

Вечер. Небо молочного цвета. Воздух теплый. Иногда напитает легкий ветерок, на улице, переливаясь, играет серая пыль. Возле ворот сидят на вынесенных из домов табуретках старики. Одеты они просто, по-сельски. Кто в летних широкополых войлочных шляпах, кто в современных, фетровых. С непокрытой головой старики никогда не выходят. Поговорка: «Джигита по шапке узнают». На ногах галоши, некоторые в мягких национальных чарыках. Лица у всех в морщинах, коричневые от загара; жилистые руки сжаты в кулаки, глаза задумчивые. Некоторые посасывают мундштуки или постукивают об землю ореховыми палками. Прохожего они провожают взглядами до тех пор, пока тот не исчезнет из виду. Сидят долго. Говорят мало.
Мимо них пробегают босоногие дети. Старики поднимают головы. В их глазах просыпается свет. Но в них и тоска по ушедшему. Как остановить время?..
Темнеет. Старики встают. Протягивают друг другу жилистые, костлявые руки. Забирают скамейки и, сгорбившись, расходятся.
Кажется, что они со своими скамеечками, мундштуками, палками, галошами, шляпами идут не по улице, а разбредаются по ровной безлюдной степи. Они бредут и бредут: и нет конца их пути…
Весенний день выдался солнечным, но снег был виден на полях и на северных склонах гор. Добрались до Кубачи, как обычно, кружным путём, через райцентр Уркарах. Короткая и удобная дорога сюда все ещё строится, но уже она добралась до окраин села; землеройная техника, говорят, работает и день, и ночь…

Статьи из «Газета «Горцы»»

Салихат – белая луна. Аварская сказка

46
Давным-давно в горном ущелье в одном ауле жили муж с женой. Ахмед был чабаном, а Зулейха ткала ковры. Всё у них было – любовь,...

Большого снега не увидели, но благодать ощутили сполна

17
VII международный фестиваль поэзии...

Маршрутка

19
Участник Межрегиональной писательской мастерской АСПИР в Пятигорске 2022 г. и Итоговой...

Девушка и южный берег Крыма

18
Алина Осокина родилась в Ульяновске. Окончила исторический факультет УлГПУ им. И. Н....

Всё хорошо

35
Ната нажала на отбой, и нудный голос Клавдии Петровны, учителя рисования, умолк. Телефон...

Дух костра

16
Дагестанское отделение Союза российских писателей и Клуб писателей Кавказа подвели итоги...

«В ладонях любви моей…»

10
Осень семнадцатого года была для Дагестана печальной — ушёл из жизни Поэт, чье имя выбито...