Мир держится верностью друзей

— Вы узнали эти строки?

Зал молчал, ожидая разгадки.

— Это из Лермонтова, в моем переводе, – улыбнулся он.

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Зал взорвался аплодисментами.

Имя Расула Гамзатова пользовалось в Советском Союзе огромной известностью. Блистательный талант поэта счастливо совпал в нем с творческой натурой художника. Стихи Гамзатова отличались яркими образами, мягким юмором, тонкой иронией и глубоким смыслом. Восточное обаяние автора придавало им неповторимый колорит. Здесь есть, конечно, и заслуга его замечательных переводчиков, прежде всего Наума Гребнева и Якова Козловского.

Поэзия Гамзатова взошла на почве родного фольклора и литературных традиций народов Дагестана, а взметнувшими ее ввысь крыльями стала русская поэзия. Он много рассказывал о дагестанских лириках прошлых веков, слагавших прекрасные песни, и не уставал повторять, что Кавказ был покорен не силой русского оружия, а словом Пушкина, и всем генералам предпочитал поручика Тенгинского полка Михаила Лермонтова.

Ему было у кого учиться. Он учился у Махмуда, уверявшего, что не стоит любви даже царская власть. Он восхищался Эльдарилавом, отравленным на пиру, который, испытывая предсмертные муки, все же взял в руки комуз и спел последнюю песню, посвященную народу. Он был покорен силой духа Анхил Марин, которой, чтобы она замолчала, жилами зашили рот, но бесстрашная женщина, разорвав губы, спела о том, что никогда не смирится с насилием.

Летом 1933 года по инициативе Максима Горького в Дагестан прибыли известные русские писатели Николай Тихонов, Петр Павленко, Владимир Луговской. Они встретились с Гамзатом Цадаса, снискавшим известность своей сатирой. В беседе с гостями хозяин дома сказал, что мечтает о том, чтоб его сын стал поэтом и писал о любви. Расул, впечатлительный мальчик, запомнил эту встречу на всю жизнь.

Эффенди Капиев, выслушав стихи юноши Расула, сказал: «Сейчас другое время, нужны другие стихи. Тебе надо поехать в Москву, нужно учиться».

Гамзатов последовал его совету. Федор Гладков, хотя и видел, что молодой поэт плохо владеет русским языком, зачислил его студентом возглавляемого им Литературного института.

«Москва и Литературный институт научили меня держать в руке перо, – писал позже Расул Гамзатов, – научили меня сидеть, склонившись над белой бумагой, научили меня думать, научили меня любить и ценить святое чувство недовольства собою и своим словом».

Расул Гамзатов называл себя певцом любви, которая, по его словам, молодых делает мужественными и мудрыми, старых и мудрых – молодыми. В его душе постоянно полыхал огонь любви:

Если в мире тысяча мужчин
Снарядить к тебе готова сватов,
Знай, что в этой тысяче мужчин
Нахожусь и я – Расул Гамзатов.
Далее, обращаясь к любимой, он писал:
Если пленены тобой давно
Сто мужчин,
чья кровь несется с гулом,
Разглядеть меж них не мудрено
Горца, нареченного Расулом.
Если десять влюблены в тебя
Истинных мужей –
огня не спрятав,
Среди них, ликуя и скорбя,
Нахожусь и я – Расул Гамзатов.

Не приходилось сомневаться: если в героиню, «не склонную к посулам», влюблен только один счастливец, то это именно «горец, именуемый Расулом».

Поэт заканчивает послание в излюбленной манере, смешав границы вымысла и яви:

Если не влюблен в тебя никто
И грустней ты сумрачных закатов,
Значит, на базальтовом плато
Погребен в горах Расул Гамзатов.

Такова сила чувств поэта. «Расул создает не песни о любви, он поет песнь любви», – заметил Чингиз Айтматов. Но Гамзатов не был бы Гамзатовым, если бы не был столь самоироничен:

Разбуженный любовью на рассвете,
Пишу стихи о милой, но она
К ним равнодушна и в минуты эти
Лежит в объятьях сладостного сна.

Гамзат Цадаса нередко рассказывал сыну о Махмуде, признанном певце любви. Махмуд был в гостях, ему отвели лучшую кунацкую комнату. Утром, боясь, как бы поэт не проспал утреннюю молитву, хозяин заглянул в комнату. Он увидел, что Махмуд и не думал ложиться спать. Сидя на корточках на ковре, он писал стихи, бормоча их вслух.

— Махмуд, настал час утренней молитвы, брось стихи и молись!

— Это и есть моя молитва, – отвечал Махмуд.

Гамзатов, как и Махмуд, часто переступал через рамки привычных догм:

Изрек пророк:

— Нет бога, кроме бога!

Я говорю:

— Нет мамы, кроме мамы!..

Главной темой своего творчества Гамзатов называл Дагестан. Он мог бесконечно рассказывать о своей родине и людях края. В сознании читателей его имя прочно связано с Дагестаном. На рубеже 1960-1970-х годов его книга «Мой Дагестан» на фоне пустых, но громких идеологических фанфар была воспринята как сердечное откровение поэта. По его словам, он писал ее под диктовку своей любви и совести.

В этой книге много южного щедрого солнца, сияющих снежных вершин, чистых горных потоков, яркого звездного неба. Читаешь книгу, и на каждой странице возникают незабываемые лица дагестанских мудрецов, поэтов, музыкантов, каменотесов, чабанов. В этой книге живет истинная душа поэта.

Неожиданными для многих читателей в ней были рассказы о Шамиле, двадцать пять лет сражавшимся против царских войск.

На горе Гуниб во время молитвы в поднятую руку имама попала пуля.

— Ты ранен, имам.

— Эта рана – пустяк. Дагестан истекает кровью. Ту рану залечить труднее.

В августе 1859 года Шамиль предстал перед князем Барятинским как великий пленник:

— Сардар, я сдаюсь в плен и отдаю свои земли в ваши руки.

— Полно жалеть. Хороша земля: скалы да камни!

— Скажи, сардар, кто же из нас прав: мы, что умирали за землю, считая ее прекрасной, или вы, что тоже умирали за нее, полагая ее плохой?

Целый месяц везли Шамиля в Петербург. Император при встрече спросил у него:

— Как показалась тебе дорога?

— Большая страна. Очень большая страна.

— Скажи, имам, когда бы ты знал, что государство мое так велико, воевал бы ты против него так долго?

— Вы же воевали так долго, зная, что у нас маленькая и слабая страна.

Князь Барятинский сказал пленнику, что напрасной была его борьба.

— Нет, – ответил Шамиль. – Чувство родины, чувство единого Дагестана я завоевал и оставляю потомкам.

Сохранилось прощальное письмо Шамиля, в котором он, обращаясь к землякам, завещал любить скалы Дагестана: «Без этих скал ваша земля не будет похожа на вашу землю, а без земли нет свободы бедным горцам. Берегите их!»

Нет нужды объяснять, что любовь к Дагестану нисколько не заслоняла перед поэтом тревог и болей остального мира:

Шар земной, для одних ты – арбуз. На куски
Разрезают тебя и кромсают зубами.
Для других ты – лишь мяч, и в игре игроки
То хватают тебя, то пинают ногами.
Шар земной для меня не арбуз и не мяч.
Шар земной, для меня ты – лицо дорогое,
Я слезинки твои утираю – не плачь,
Кровь смываю твою и пою над тобою.

Один из старших братьев Расула, будучи раненым на фронте, умер в госпитале города Балашова. Посетив могилу сына, Гамзат Цадаса сказал: «Расширилось наше цадинское кладбище. Большим теперь стал наш аул».

Мне близки рассуждения Расула Гамзатова об аварском языке: «Ты мое богатство, сокровище, хранящееся про черный день, лекарство от всех недугов. Если человек родился с сердцем певца, но немым, то лучше бы ему не родиться. У меня в сердце много песен, у меня есть голос. Этот голос – ты, мой родной аварский язык. Ты за руку, как мальчика, вывел меня из аула в большой мир, к людям, и я рассказываю им о своей земле. Ты подвел меня к великану, имя которому – великий русский язык. Он тоже стал для меня родным, он, взяв за другую руку, повел меня во все страны мира, и я благодарен ему, как благодарен и своей кормилице – женщине из аула Арадерих. Но все-таки я хорошо знаю, что у меня есть родная мать».

Точно так же о родном и русском языках могут сказать и представители других народов России, что свидетельствует об общности судеб наших народов.

Однажды в Париже Гамзатов встретил художника-дагестанца, много лет назад уехавшего в Италию учиться; там он женился и не вернулся домой. Возвратившись в Дагестан, поэт разыскал родственников художника. К его удивлению, оказалась еще жива мать, которая спросила:

— Вы разговаривали по-аварски?

— Нет. Мы говорили через переводчика. Я по-русски, а твой сын по-французски.

Мать закрыла лицо черной фатой, как поступают при сообщении о смерти близких. После долгого молчания она сказала:

— Ты ошибся, Расул. Это был не мой сын. Мой сын не мог забыть языка, которому его научила я, аварская мать.

«Вместе с материнским молоком он впитал сказочную мудрость песен и песенную сладость сказок», – писал Гамзатов об Эффенди Капиеве. Эти слова в полной мере можно отнести и к нему самому. Он прекрасно знал горский фольклор и всегда тяготел к меткому народному слову. Серьезную тему нередко облекал в легкую форму притчи или детской считалки:

Сорока-воровка
Кашу варила,
И, действуя ловко,
Она говорила:

— Десять старательных

Было молодчиков.
Два указательных —
В роли наводчиков.
Средние крали,
Большие – съедали.
В свидетели
Два безымянных попали,
Но дали не этому
И не тому.
Оба мизинчика
Сели в тюрьму.

Судя по реалиям дня, эти строки, видимо, никогда не потеряют своей актуальности.

Шел пленум Союза писателей РСФСР. Корреспондент Центрального телевидения, молодая женщина, спросила у Гамзатова, какие проблемы будут обсуждаться на заседании?

— Какие проблемы? Прекрасен наш союз, – улыбнулся поэт.

Известна фраза Гамзатова о том, что Дагестан добровольно не входил в состав Российского государства, но добровольно никогда не покинет Россию.

— Я хочу создать государство любви, – говорил он, обращаясь к слушателям, – и чтобы вы просили в нем убежища.

Шутки, меткие изречения Гамзатова мгновенно расходились по стране. Евгений Евтушенко отмечал, что многие строки поэта стали ходячими выражениями. Кайсын Кулиев, воспевая светлый дар Гамзатова, признавался:

Собрат мой, я дожил до горького дня,
Но день улыбнулся мне снова,
И снова надежду вселило в меня
Тобой изреченное слово.
В мой день испытания, в черный мой час
От песни, тобою пропетой,
Я вижу – снегами искрится Кавказ
И даль озаряется светом.
В стихотворении «Памятник» Гамзатов, говоря о неразрывной связи своей поэзии с родным краем, писал:
Пусть гордый финн не вспомнит мое имя,
Не упомянет пусть меня калмык…

Уверен, он улыбался, выводя эти строки, ибо рассчитывал как раз на обратный результат, ведь обращение к именам финна и калмыка, как и вся тема, восходят к пушкинской традиции.

Калмыкию и Дагестан объединяет не только Каспийское море. Тысячами нитей человеческих судеб связаны наши народы. Вот уже более полувека для многих дагестанцев, сельских тружеников, Калмыкия по сути стала вторым домом. Эффенди Капиев в детстве некоторое время жил в селении Менгута, малой родине Давида Кугультинова. В годы войны судьба также не раз сводила его с калмыками.

Расул Гамзатов не раз бывал в Калмыкии. В 1997 году вместе с супругой он прилетал на 75-летие Давида Кугультинова. Они летели вертолетом и немного опоздали на начало торжества. Когда чета Гамзатовых вошла в зал, люди встретили их стоя.

Расулу Гамзатову тут же предоставили слово. Он говорил немного, но образно: «Помните, какой нерушимой казалась советская власть, но вот ее уже нет, а Давид – есть. Он принадлежит к людям, которые будут всегда».

Однажды в середине 80-х годов в еженедельнике «Литературная Россия» я увидел снимок: на переднем фоне стоит Гамзатов в окружении артистов, а за ними в отдалении сидят Кулиев и Кугультинов.

Я спросил у Давида Никитича, что за снимок? Он рассказал мне следующее. В 1973 году в Махачкале отмечали 50-летие Расула Гамзатова. Раскрылся занавес, и на сцене в декорациях предстал аул Цада и крупным планом дом Гамзатовых. Ведущая объявила: «Расул Гамзатович, поднимитесь в свой дом и пригласите друзей». Расул встал и сказал: «Всем не поместиться на сцене. Кайсын, Давид, давайте поднимайтесь!»

В ходе вечера, вспоминал Давид Никитич, слово предоставили Иосифу Кобзону. В руках он держал небольшой дубовый бочонок с золотыми обручами.

— Пустым бочонок не дарят, а вино пить рано, поэтому я налил в него чай, – сказал певец и подал Гамзатову вместительный рог. Расул отпил немного и передал Кайсыну, который, также отпив, вручил рог мне. Я попробовал напиток – это был коньяк. Что делать? Рог не стакан, в сторону не отставишь. Пришлось отдать дань традиции.

Быть может, вспоминая и этот случай, Гамзатов в послании Кугультинову писал: «Мы соколам были сродни».

Кугультинов перевел на калмыцкий язык книгу избранной лирики Гамзатова. Он говорил, что, читая поэта, вырастаешь в собственных глазах. На встречах с читателями называл Гамзатова великим поэтом современности.

В 2003 году Президент России Владимир Путин решил лично поздравить Гамзатова с 80-летием. Он принял поэта, сообщив заранее, что будет рад и его друзьям. На встречу с Президентом Расул Гамзатов пригласил Давида Кугультинова, Даниила Гранина и Нани Брегвадзе. Они говорили о нравственных началах в государственном управлении и социальной политике.

Время всевластно. Расул Гамзатов и его друг Давид Кугультинов, как сказано у поэта, сменили земные адреса, но оставили нам незабываемый пример дружбы и поэтического братства.

Они были земными людьми, могли ошибаться в житейских делах, им довелось пережить клевету и хулу, но они были поэтами, вдохновенными и мудрыми, в их стихах всегда жила мысль, которая звала и окрыляла души людей.

«Вернее дружбы нету талисмана», – писал Расул Гамзатов. И это так, потому что, как гласит горская мудрость, мир держится верностью друзей.