Бизнесмены рулят

Для меня до определенного момента фильмы про войну были обязательными для просмотра. Так было с детства. Мы, деревенские дети, «до дыр» засматривали сначала «Девочка ищет отца», «Подвиг разведчика», «Повесть о настоящем человеке», позже – «Летят журавли», «Балладу о солдате», «Судьбу человека»… Помните: «Русские после первой не закусывают»? Такое не забудешь. В «Повести…» меня беспокоила судьба тех конфет и печенья, которые высыпались из кулька в момент встречи героев. Я все думала, а не забыли они поднять их? А еще я говорила своей подружке: «Надька, может, сегодня она успеет…», имея в виду героиню Самойловой, которая опоздала на призывной пункт к любимому, не успела с ним попрощаться. Это, конечно, не глупость, может, наивность… Для нас, послевоенных детей, кино не было развлечением, ни в коем случае. Это была наша, но другая жизнь, тоже реальная, с реальными людьми, с их историями. В «Два Федора» мы каждый раз надеялись, что Федька раздумает резать такие красивые волосы такой хорошей (забыла имя) тети. И еще: я долго была уверена, что герой Шукшина – это кто-то из нашей деревни – такое знакомое лицо, повадки, говор, одежда, а еще вся эта закопченная посуда, бедность, серость…

Став мамой, я водила детей на все фильмы про войну. Все кончилось после «В небе «ночные ведьмы»» – откровенная халтура. Не то чтобы я сознательно поставила точку на этой программе, ведь были после и гениальные «В бой идут одни «старики»  и «В августе 41-го». Я могу ошибаться, но суть в другом: рана стала заживать. Настоящая рана, которую сначала лечат, потом просто наблюдают, потом забывают о ней. Это же нормально. Плохо другое: мы забыли тех, кто вылечил нас. Мы были неискренни, иначе не было бы в стране бездомных фронтовиков, нуждающихся их вдов. Совсем недавно, где-то год назад, в новостях показали фронтовика, оставшегося в конце жизни без собственного жилья: он живет, а может, уже и нет, на балконе у какой-то женщины, приютившей его из жалости. В такой великой стране за все послевоенные годы не нашлось однокомнатной квартиры для солдата Великой Отечественной войны. Он не один такой был, – тысячи и тысячи, на которых наплевали. Давай, до свидания. Имея такое пятно на совести, мне кажется, невозможно поставить правильный фильм о войне, а те, что выходят, – пошленькие, надуманные. Их снимают бизнесмены. Я не смотрю последние фильмы о Великой Отечественной. Мне стыдно.

В нашу деревню мало кто вернулся после войны, а те, кто пришел домой, были калеками. Сейчас мне неловко говорить об этом, но мы, дети, боялись их. У дяди Коли одна нога была протезная, и даже когда его еще не было видно, мы слышали – идет (протез поскрипывал), и разбегались. Он был пастухом, ходил с длинным кнутом, в серой тужурке, кирзовых сапогах. Всегда выпивши и всегда с матом. 

У другого, теперь уже не помню имени, было одно короткое веко и искривленная верхняя губа. Его мы тоже боялись. У отца моего одноклассника левая рука была скрючена, но он тем не менее работал механиком на МТС; в войну был танкистом, воевал под Сталинградом. И что удивительно: их не приглашали на торжественные мероприятия в сельскую школу в честь Дня Победы, не просили поделиться воспоминаниями о войне… Да и не пошли бы они – что о ней рассказывать – не кино, делали что должны были, да и все.

А еще в поезде видела человека без ног, на колесиках. Он ездил из вагона в вагон и пел: «…и никто не узнает, где могилка моя…».