Привычному к большим пешим переходам в горах, мне нетрудно было успевать пешком в течение дня в разные концы города. Большим подспорьем в этом были трамваи, которые с веселым звоном колесили по улицам. Я привык догонять неспешно ползущий вагон и впрыгивать на его подножку и так же на ходу соскакивать с него в нужном мне месте.
В один из теплых и по-летнему солнечных октябрьских дней 1954 года я шел по улице Басина, недалеко от известного всем рынка Кубинка. Трамвайные пути послушно повторяли все прихотливые извивы улицы старого города. Удобным местом для того, чтобы впрыгнуть в трамвай, был довольно крутой поворот, где трамвай обязательно притормаживал. Я увидел бегущий по рельсам вагон и сначала пошел, а потом побежал вдоль рельсов, чтобы запрыгнуть в него.
Трамвай был набит людьми. Люди висели на подножках, цеплялись сзади ко всем выступам старого вагона. Я на ходу попытался оценить, сколько людей поместилось в трамвай, и сбился на второй сотне. Если бы мы тогда знали о Книге Гиннесса, этот трамвай с пассажирами занял бы там достойное место. Думаю, если высадить из трамвая всех пассажиров, а потом специально попросить снова заполнить его, они не смогут это сделать, человек 30 осталось бы снаружи.
На повороте трамвай не затормозил, а наоборот, почему-то ускорил движение, видимо, молодая вожатая что-то перепутала с рычагами управления. Раздался крик, шум падающего тела и раздирающий душу хруст. С подножки трамвая упал человек и попал под колеса. Трамвай зазвенел, содрогнулся и остановился. До этой минуты улица жаркого города была полупустой, но сразу, в считанные секунды после этого происшествия откуда ни возьмись набежало множество любопытных зевак.
Мне, находящемуся в двух шагах от трамвая, пришлось протискиваться через галдящую толпу к пострадавшему. На земле сидел плотный усатый мужчина сорока с лишним лет, левая нога беспомощно лежала на рельсах, раздавленная чуть выше колена. Крови почему-то не было, неужели перелом был закрытым? Правая нога, согнутая в колене, не попала под колеса и не пострадала.
Упавший под колеса не кричал, видимо, еще не почувствовал боли. Я, зная, что в какой-то момент после ранения эта боль вспыхнет очень сильно, так, что может начаться болевой шок, и очень опасно резко хватать раненого, не стал сразу поднимать его с рельсов. Потерпевший поднял ко мне бледное обескровленное лицо и попросил закурить. Прикурив папиросу, я вставил ее в дрожащие губы, он закурил и как-то начал успокаиваться.
Из кабинки трамвая наконец выбралась красная от переживаний вожатая. Сердобольные женщины плакали, всплескивали руками, кричали на нее, застывшую в немом испуге.
— Вай, беда какая! Как ты могла такое сделать? Видишь, человек упал, сразу остановиться надо было! Бедный, что же он будет без ноги делать!
— Почему без ноги, у меня дома еще есть, — вдруг улыбнулся пострадавший.
— Вай, женщины, смотрите, он заговаривается! Что у тебя дома есть, какие ноги, несчастный ты человек?!
— Еще ноги у меня есть, обыкновенные ноги! Замолчи, женщина, не кричи так, — и «несчастный человек» взялся руками за больную ногу и чем-то щелкнул.
— Дай-ка руку, помоги подняться, — обратился он ко мне.
Я взял его под мышки и потянул вверх, он медленно поднялся и встал на правую ногу. Из левой штанины выпал деревянный искореженный протез.
— Женщины, успокойтесь, эту ногу я еще в войну потерял. Уже десять лет с протезом хожу. Дома еще три запасных лежат.