История – не сериал

А что мы видим? На роль Фурцевой назначена сериальная Арнтгольц. Ну никак она не воспринимается в этой серьезной роли. Мужа Фурцевой играет известный также по недавнему сериалу «Глухарь» Максим Аверин. Такое впечатление, что он все время играет одну роль, в какой бы картине ни появился. Дурашливо выпучивает глаза, играет ямочками на щеках. Никакой содержательности, чисто внешние приемы.

Но больше всего возмутил Хазанов в роли Сталина! И кому вообще пришло в голову дать роль генералиссимуса комику? Это ведь не комедия, а вполне серьезный фильм. Видно, тем самым нам хотят продемонстрировать отношение к Сталину. Вождь народов, конечно, в моей защите не нуждается, но одно странно: почему мы никак не научимся уважать свою историю? Как говорится, был культ, но ведь и личность была. Сталин был грозен, может, и коварен, может, и несправедлив. Но смешным он никогда не был.

У меня лично гораздо большее уважение вызывают те, кто не поддался моде охаивать наше прошлое, чем те, кто готов выливать на него ушаты грязи в угоду конъюнктуре. 

И это никакой не народ. Простые люди не такие гибкие. Возьмем хотя бы портреты Сталина на лобовых стеклах грузовиков. Не пришло же в голову шоферам заменить их сначала на Брежнева, потом на Андропова с Черненко. В связи с этим вспомнилась история, рассказанная Никитой Михалковым в стародавние времена одному писателю. В ту пору он еще не учил народ державности, а просто снимал кино. Довольно-таки хорошее. И любил подтрунивать над своим официозным папой.

А история такая. В октябре 1964-го в коридоры ВГИКа какая-то сорока принесла на хвосте свежую весть о том, что Хрущева снимают. Прямо-таки в эти минуты. Студент Никита, еще ребенком представленный своему высокопоставленному тезке, помнил, что у папы, обладавшего уникальной способностью запечатлеваться с начальством, на рабочем столе стоит фотография — он с Хрущевым. И Никита побежал, чтобы сообщить отцу горячую новость. Он ворвался в родительский дом весь взъерошенный: — Папа, ты слышал? 

— Что такое? — участливо поинтересовался Сергей Владимирович. — Что с-случилось, с-сынок? 

Сынок уже было открыл рот, чтобы рассказать, что случилось, но в этот момент увидел фотографию на папином рабочем столе.

На фотографии рядом с Сергеем Михалковым стоял Леонид Ильич Брежнев.

— Что ты так разв-волновался, сынок?

А в середине девяностых на стенах начальственных кабинетов висели снимки, где в незатейливой композиции был запечатлен тот счастливый момент, когда хозяину кабинета удалось, по недосмотру охраны, приблизиться к телу Бориса Николаевича Ельцина. Не Картье-Брессон, конечно, но в номенклатурной жизни помогало. Охранная, так сказать, грамота. У них, впрочем, есть разновидности, у этих грамот. Например, в фирмах, специализирующихся на шоу-бизнесе, считается очень правильным повесить на видном месте фото хозяина фирмы рядом с Кобзоном. Говорят, хорошо помогает от рэкета…

Портреты классиков мировой литературы можно увидеть только в школьном кабинете литературы. Ни к чему они в начальственных кабинетах. Впрочем, о Пушкине в преддверии выборов как-то вспомнили-таки. Это было в 2003 году. В Москве я видела плакат большой мыслительной глубины: «Пробуждение России, ее движение к единству — неужели в этом не вся ее история?»

Вопрос носил характер риторический. Но что-то смущало в этой цитате, которая, как убеждал плакат, была из Пушкина. Оказалось, что у гения в письме к Чаадаеву есть такая сентенция, но звучит иначе: «Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству — как, неужели всё это не история, а лишь бледный и полузабытый сон?»

А еще в том же письме Александр Сергеевич пишет: «Это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству поистине может привести в отчаяние». 

Такой же цинизм мы сегодня наблюдаем по отношению к нашей истории, и нередко личностям, от нее неотрывным.