Миссия (не)выполнима?

VI
В проекте Стратегии проводится уже набившая оскомину идея о некой продовольственной безопасности — любимый конёк нашего главного федерального агрария и ещё целой армии чиновников, учёных мужей и журналистов, которая в конечном итоге сводится к очевидной, вроде, мысли — производили бы мы в достатке своё зерно и молоко, и цены на них не поднялись бы, поскольку не пришлось бы закупать на стороне.

Во всём мире поднялись, а у нас нет. Большей нелепости в условиях открытой рыночной экономики, функционирующей по принципу сообщающихся сосудов, трудно придумать.
Раз уж мировые цены поднялись, то, нравится нам или нет, они и у нас, если не через дверь, так через окно, но поднимутся.

***
В телевизоре сообщают, что благодаря заботам московского мэра цена на хлеб в столице будет стабильной. При этом как-то умалчивается, что свой скачок она уже совершила и теперь, естественно, будет некоторый период стабилизации. Но любопытно не столько это, а то, как московское правительство собирается сохранять в будущем эту самую стабильность. Оказывается, созданы запасы, а ещё производителям субсидируются кредитные ставки — чистейшей воды популизм, придуманный для демонстрации заботы власти о горожанах. А может, они искренне верят, что столь всесильны? Тогда придётся разочаровать.

Запасы не могут быть бесконечными, и, когда начнут подходить к концу, их нужно будет пополнять и уже совсем по другим ценам. На приобретение запасов потрачены какие-то деньги, которые можно было бы израсходовать на другие программы, которые их, естественно, уже не получат. Само хранение запасов (помещения, погрузка, разгрузка, охрана, учёт и пр.) — это тоже дополнительные расходы всё из того же бюджета, а значит, опять страдают другие программы. Субсидирование кредитных ставок тоже не из воздуха, и опять из бюджета. А если темпы роста цен превышают величину кредитной ставки? (Разве не так на самом деле?) Чем это компенсировать? То есть экономия на хлебе в любом случае оборачивается ущемлением горожан в чём-то другом не менее важном, в конечном итоге, и сам хлеб всё равно подорожает. Что-то не может появиться из ничего. За всё приходится платить.

***
Сельское хозяйство необходимо развивать, чтобы получать доход. Максимальный. Всё.

Американский фермер, сажая кукурузу, меньше всего думает о продовольственной безопасности США. Его в первую очередь волнуют цены будущих продаж, себестоимость и не прогадал ли он в этом сезоне, отказавшись от пшеницы в пользу кукурузы. Если угадал — значит — получил хороший доход, чем повысил безопасность свою и своей страны. Ошибся — значит, понизил.

У нас зациклились, что республика непременно должна сама себя обеспечивать зерном. Чуть ли не любой ценой.

Если наибольший доход нам может обеспечить пшеница, действительно, давайте сажать её, а если, например, картофель, то нечего сажать пшеницу. Её тогда следует покупать в тех регионах, где она обходится дешевле, чем у нас, на деньги, вырученные от продажи картофеля. Такой подход — единственно верный.

Россия переживает удивительно благоприятный период в своём развитии. Вслед за стремительным ростом цен на энергоносители происходит и рост цен на продукты питания, для производства которых прежде всего необходима земля. Мы — крупнейшие в мире обладатели и того, и другого ресурса. Однако, в отличие от нефти или газа, земля — ресурс вечный. С ростом цен не может не повыситься эффективность капиталовложений в сельское хозяйство, и есть все предпосылки для инвестиционного бума в этой отрасли. Главное — с умом воспользоваться им. Страна у нас огромная, природно-климатические условия разнообразные, и в совокупности Россия, за исключением какой-либо тропической экзотики, в состоянии с максимальной эффективностью производить любые продукты питания не только для себя, но и стать крупнейшим в мире экспортёром продовольствия — мировой житницей. По сути это может стать нашим ответом Китаю, который, нравится кому или нет, неуклонно превращается в крупнейшую мастерскую мира.

***
Люди в мире страдают и гибнут от голода прежде всего не от того, что неурожай и остальной мир отказывается продавать продукты питания, а что их не на что купить. Вероятность общепланетарного голода, если, конечно, не произойдёт какой-нибудь гигантский катаклизм, после которого никому никакие продукты, скорее всего, уже не понадобятся, близка к нулю. Для этого потребуется, чтобы довольно большое число факторов, определяющих состояние мировой системы продуктового обеспечения, одновременно вошло в резонанс. А это практически невозможно, поскольку каждый из них обладает определённой автономностью. Ну, и Росрезерв на худой конец зачем-то, наверное, создан.

Наша продовольственная безопасность находится в наших кошельках.

В первую очередь у нас должна болеть голова о том, чтобы темпы роста доходов постоянно превышали темпы роста расходов. Тогда и увеличение цены на хлеб или молоко будет восприниматься как мелкая неприятность, а не катастрофа.

***
Судя по всему, одной из главных идей, которой придерживается Стратегия, является идея натурального хозяйства. Не только сельского, а всего.

Вот и гидроэнергетику, как записано в этой же главе, мы должны развивать ради обеспечения энергетической безопасности. На самом деле она тоже должна развиваться ради получения доходов. Если же где получается убыточной, то нечего её и развивать, а лучше купить эту энергию на рынке или вложить деньги в энергосбережение, эффект от которого равносилен эффекту создания дополнительных энергетических мощностей.

Разработчики проекта как будто продолжают жить в условиях железного занавеса, в пределах которого нужно иметь всё. Как угодно, но своё. Хотя при каждом удобном случае в нём считается необходимым упомянуть о глобализации.

Это очень непродуктивная, затратная идеология.

Глобализация — объективный процесс, движущей силой которого является свободное перемещение капитала, находящегося в постоянном поиске места своего наиболее эффективного приложения. Естественно, он стремится в зоны минимальных издержек — как прямых, так и опосредованных через возможные риски. Обременение издержек какими-то дополнительными факторами не экономического характера лишь повышает себестоимость и снижает конкурентоспособность. Естественно, зоны с такими обременениями капиталу не интересны.

***
Главная задача экономической мысли — предложить модель наиболее эффективного использования тех ресурсов, которыми располагает республика. Наиболее эффективного с точки зрения получения максимума доходов при минимуме издержек, а не с точки зрения какой-то там непонятной безопасности или соблюдения отраслевых пропорций. Проблемы безопасности — это проблемы Федерального центра. Вот пусть он о ней и думает. Наша же проблема — слезть с дотационной иглы, не снижая, а, наоборот, наращивая при этом и качество жизни. Именно в ней — игле — таится опасность для Дагестана. Иначе получается смешно — сам на содержании, но озабочен не тем, как избавиться от действительно опасного иждивенчества, а второстепенными для этого положения проблемами.

К сожалению, обоснование оптимальной структуры нашей экономики по критерию наибольшей эффективности в Стратегии отсутствует.
 
***
В этой же главе проекта имеется отдельная статья, посвящённая нашим конкурентным преимуществам.

В ней упоминается немало, вроде бы, правильных вещей, которые на уровне обывательского сознания должны восприниматься как само собой разумеющиеся. Однако речь-то идёт не о рассуждениях за чашкой чая, о научно обоснованном документе, где за каждым утверждением подразумевается необходимость практических действии, оцениваемых в миллионы и миллиарды. То есть любое утверждение должно строиться на основе конкретных расчётов. И потом, когда речь идёт об отборе ключевых проблем из их общей массы, необходимо определяться в отношении правильного определения приоритетов одних перед другими. Рассуждения типа «очевидно» здесь не приемлемы. В проекте следует использовать инструменты, позволяющие дать объективные критерии того, в какой очерёдности должны выстраиваться эти самые приоритеты.

***
В статье «Сравнительные конкурентные преимущества и стратегические направления повышения конкурентоспособности» этой же главы дана градация по критериям, характеризующим наши преимущества и недостатки. Против такого подхода вряд ли что можно возразить, но по сути возникает немало вопросов.

Например, к нашей сильной стороне отнесено «наличие научно-образовательного и инновационного потенциала». Одновременно к группе угроз отнесено «низкое качество образования». Удивительно. Образовательный потенциал — это учебная база и, самое главное, преподаватели, научные школы, методики… Если они являются нашей сильной стороной, то низкое качество образования невозможно по определению. Сильный учитель не может иметь слабых учеников. Разве не так? У нас же получается «не так».

Другой нашей сильной стороной по проекту, является «наличие в отраслях экономики неиспользуемого производственного потенциала, незагруженных мощностей». Это сила в сравнении с чем? Разве в других регионах уже все мощности перегружены и вся надежда теперь на нас? Ладно, не будем придираться, но как это свидетельство нашей силы увязать с расписанными там же угрозами типа «техническое и технологическое отставание от развитых регионов и зарубежных стран… моральное и физическое старение основных фондов и инженерной инфраструктуры»?

Зачем инвестору нужны наши неиспользуемые морально и физически изношенные мощности и коммуникации? Чтобы обновить их и потом использовать? И в этом наша сила?
К нашим слабым сторонам отнесено «периферийное положение относительно развитых и перспективных экономических, научно-технических и культурных центров России». Сомнительная, с моей точки зрения, оценка для времён авиации и интернета, глобализации и постиндустриализации. Ладно бы речь шла, допустим, о Дальнем Востоке. Но и туда интернет дотягивается, и вся бурно развивающаяся Азия рядом. А если мы сами хотим превратиться в научно-технический и культурный центр? Тогда это скорее будет нашим преимуществом, нежели слабостью. Если нам удастся совершить мощный рывок, то именно мы можем стать региональным центром притяжения и будем пожинать благодаря этому дополнительные дивиденды, как это делает сейчас, например, Москва.

Под боком же у мегаполисов это вряд ли удастся. Они, как магниты, притягивают всё самое лучшее и прежде всего из ближайшего окружения, обескровливая его.
Другими нашими слабыми сторонами в статье признаются, например, «недостаточная адекватность транспортного потенциала и дорожно-транспортной сети нарастающим грузовым и пассажирским потокам» и «недостаточная развитость и низкое техническое состояние автомобильных дорог» — два пункта записаны друг за другом.

Чем недостаточная адекватность дорожно-транспортной сети отличается от недостаточной развитости и низкого технического состояния автомобильных дорог? Разве это никак не пересекающиеся понятия, требующие отдельного упоминания? Что такое транспортный потенциал? Это автомобили, дороги, гаражи, придорожный сервис, логистика… или только автомобили? Что такое неадекватность транспортного потенциала? Если под ним понимается только подвижной состав, нас не удовлетворяет их численность или сложившаяся диспропорция по видам, типам, грузоподъёмности…?

«Ноги» этих вопросов растут из первой главы проекта, посвящённого стратегическому анализу, где ничего необходимого для ответов не найти. 

А что вообще несёт в себе понятие « транспорт» в контексте рассматриваемой статьи проекта? Только автомобильный или плюс остальные виды тоже? Всё это следствие того же «лохматого» терминологического аппарата. Разве не многовато вопросов, требующих ясности только по одной фразе текста.

«Укрепление и развитие связей с местными производителями сельскохозяйственной продукции» — это не вырванный из контекста, как может кому-то показаться, а самостоятельный пункт одного из мероприятий, предусмотренных в целях «расширения возможностей» для развития экономики, в той же обсуждаемой сейчас статье. Кто должен укреплять и развивать эти самые связи с сельхозпроизводителями? Инопланетяне, деятели искусства, сельхозхимия…? О каком характере связей идёт речь? Чтение лекций о международном положении, шефские концерты или помощь в уборке урожая? (Я специально заостряю.) В общих чертах что-то предполагать на этот счёт, наверное, можно. Но, разве заказчик должен заниматься разгадыванием ребусов?

В тексте проекта постоянно спотыкаешься о такие «кочки», которые недопустимы для научного труда, требующего четкой однозначности формулировок.

***
В главе про ключевые проблемы ещё немало того, на чём следовало бы остановиться, но, думается, достаточно и перечисленного.

Следующая глава проекта, посвящённая миссии и стратегическим целям, уже упоминалась в первых публикациях, правда, только в связи с вопросами общего характера. Вместе с тем, думается, есть смысл хотя бы вскользь остановиться на более конкретных целях, которые планируется достичь к 2020 году в разрезе тех либо иных аспектов социально-экономического развития. Они своего рода кирпичики, из которых и выстраиваются стратегические цели.

«Кирпичики», которых всего 123, сведены в таблицы. Выберем некоторые из них:

— Обустройство жилищного фонда водопроводом с 49,9% (2006г.) должно возрасти до 68,5% (2020г.). Ну, и раскладка по годам.

Не ахти какое достижение, если через двенадцать лет почти треть дагестанцев всё ещё будет жить без водопровода, но, тем не менее, откуда взялась именно эта цифра, а не 65% или 85%? Из каких соображений, по какой методике она просчитана? Может, чтобы не загромождать основной текст проекта, всё это приведено в приложениях? Но там тоже пусто. Получается, заказчик должен почему-то просто принять цифру на веру.

— Численность врачей на 10000 человек населения с 38,1 человека возрастёт до 50 человек.

Вопросы всё те же. Добавлю ещё: 50 человек — это много или мало? Вот по водопроводу 100% — это ориентир и почему, думаю, понятно. А по врачам ориентир 50 или 150 человек? Вопросы, вопросы…

— Число организаций, осуществляющих технологические инновации, возрастёт с 23 до 105 единиц.

Как это подсчитано? Где показано? Почему 105, а не 115? Что такое технологические новации? Я опять заостряю: уборщица мыла полы только руками, а потом ей купили швабру. Это технологическая новация? Достаточно приобрести 105 швабр и… Нет? А почему? Разве технология мытья полов от этого не усовершенствуется? Почему, планируя лишь сотню организаций как использующих некие новации, из десятков тысяч действующих, тем не менее, утверждается, что республика превратится в нечто инновационное, динамичное и пр., и пр.?

— Число современных кластеров в отраслях промышленности возрастёт с 0 до 3 единиц.

В главе, посвящённой оценке потенциала, уже перечислено 6 кластеров, и они же упомянуты в числе приоритетов. Значит, будет создано 3 современных кластера и столько же несовременных? Несовременные-то зачем создавать? К тому же, в проекте не указано, какие из них следует считать современными, а какие — нет. А вообще, что такое современный кластер и чем он отличается от несовременного?

Подобного рода вопросы, ответы на которые не найти, можно задавать практически по всем целям, приведённым в этой главе проекта.

***
Что проект Стратегии требует не косметической отделки, а фундаментального пересмотра, мне было ясно с самого начала. Для доказательства, думаю, хватило и начальных публикаций. Однако, не ограничившись ими, я пытаюсь показать некоторые уязвимые, с моей точки зрения, позиции, последовательно разбирая каждую из глав проекта. Это вызвано стремлением показать более конкретно то, чему при пересмотре (надеюсь, он всё-таки будет) неплохо бы уделить внимание.
 

(Продолжение следует)