Глоток воды

Зеленый мир

Неожиданно ранняя весна стремительно поднималась по склону, словно подгоняя Расула, идущего по первой зелени, под безудержным солнцем, и невольно соизмерявшего свой шаг с деревянным аршином, лихо переброшенным через плечо.
В сердце Расула звучала быстрая мелодия, и любая мысль – о качестве пахоты, сроках сева, количестве рабочих рук – соединяясь с этой мелодией, обретала звонкость песенных строк. Но когда он приостановился у Теплого источника, собираясь, как обычно, одним прыжком преодолеть извилистое русло, какая-то неведомая сила склонила его к земле. Расулу показалось, что солнце, слишком щедрое для марта, расплавилось и разлилось в воздухе, сделав его густым и вязким, и вместе с судорожным вдохом ворвалось в грудь, опалив ее нестерпимым жаром. Еще мгновение – и все тело стало распадаться на тысячи маленьких солнечных шаров.
Издалека, как показалось Расулу, сквозь сутолоку огненных шаров, заполнивших все пространство сознания, пришли слова, лишенные для него какой-либо окраски: «Агроному плохо… скорей… поднимите его».

Мать воды

Когда Расула привезли в больницу, он все еще был без сознания. Но уже сказывались результаты усилий и дежурного врача в приемном покое, и медсестер, окруживших его в палате, – пульс выровнялся, дыхание стало глубоким…
– И жар, кажется, спадает, – сказал доктор, осматривая больного в палате. – Бог даст, все обойдется. В крайнем случае, если к утру кризис повторится, отправим в город.
В палате, кроме Расула, у противоположной стены, лежал худой старик, опутанный проводами датчиков, которые тянулись к блестящему аппарату у изголовья его койки. Там же, на неудобном стуле, неприметная и тихая, сидела пожилая женщина – Забида, уже знакомая всему персоналу больницы: она подменяла сиделку у постели больного мужа.
Забида сочувственно вздохнула, отзываясь словам доктора. А в дверях палаты уже стояла мать Расула, Жансурат.
– Бедный мой ребенок, – тихо запричитала она, прикрывая ладонью рот, чтобы не сорваться в крик. – Мое золотое деревце… Мой горный орел… Что с тобой случилось?
Доктор помог ей присесть на стул рядом с кроватью сына, успокоил:
– Сердце у него крепкое, мать. Сейчас он спит, и это тоже хорошо. Об одном прошу, когда проснется – не давайте ему воды. Пить – ни в коем случае. Вода может навредить.
Доктор ушел в процедурную, чтобы сделать необходимые назначения, а Жансурат придвинула стул поближе к сыну. Сухой ладонью вытерла пот с его лица. В тишине снова печально вздохнула Забида, затем послышался ее глуховатый голос:
– Бедненький, а ведь совсем еще молодой. И что это за болезнь такая? Почему воду пить нельзя?
– Это болезнь выселения, – Жансурат отвечала также вполголоса, не отводя глаз от сына. – Тогда, чтобы не умереть с голоду, ели все, что хоть как-то могло сгодиться в пищу. Детишки однажды поели какой-то травы… Она оказалась ядовитой. Безгрешные, невинные дети… несмышленые. Кого-то этот яд убил, а у нашего мальчика с того дня внутри что-то нарушилось. Бывает так, что ни есть, ни пить не может… Мать воды не позволяет моему сыну напиться… Это иссушает мое сердце. Да и не было там воды, в тех краях, куда нас выслали. Даже когда он родился, мы омывали его песком. А теперь врачи не могут понять, что это за болезнь. Она не излечивается – болезнь выселения.
– А чем сейчас занимается твой сын?
– Он агроном. Всегда в поле. Посмотри, какие у него руки, всегда в трудах. – Жансурат погладила руку сына, лежавшую поверх тонкого больничного одеяла. – Когда был маленьким, говорил: «Я буду выращивать на наших полях пшеницу. На Кавказе будет много хлеба». И эти слова тоже укрепляли в нас надежду. У нас не было ничего, кроме надежды – выжить и вернуться на родину.
– О, Аллах, чего мы только тогда ни испытали, – подхватила Забида. – Как вспомню это горе, слезы вскипают. Вот мой муж лежит, такой же неподвижный, как матрас под ним. И к этому привела жизнь в изгнании – ни сил, ни здоровья…
Жансурат вытирала глаза краем передника, – как была в простой домашней одежде, так и прибежала в больницу. Рукой попыталась разгладить кучерявые волосы сына. Затем, и без часов зная, что подходит время намаза, сняла передник и постелила его в дальнем углу палаты. Вытянула руки перед собой, как жаждущий протягивает их к источнику, и начала молитву. Выдержавшая много испытаний, обессиленная, она находила утешение и веру, оставаясь в пространстве, обозначенном ее передником из темной залоснившейся ткани. Когда она выпрямлялась, казалось – ищет исцеления среди семи небес, когда склонялась – сердцем распластывалась по земле, у сил ее просила здоровья для сына. Когда поворачивала голову налево – видела его бледное, осунувшееся лицо. А когда смотрела направо – перед глазами все равно стоял его облик. Слезы одна за другой стекали по щекам женщины и были подобны бусинам в молитвенных четках.

Бесконечная ночь

Посреди ночи, не выдержав духоты и резкого запаха лекарств, Жансурат настежь открыла окно. Палату заполняла прохладная свежесть.
– Поскорее бы утро. Может, еще до города придется добираться…
– Да придет к тебе радость, – оживилась Забида. – Чистый воздух – тоже лекарство. Я уже позабыла его вкус, живу здесь, как медведь в берлоге. Сколько времени за больным ухаживаю…
Жансурат вернулась к постели сына. От окна добралась и освежающая волна воздуха, пошевелила волосы Расула, тронула его бледное лицо. В эту же минуту дрогнули его растрескавшиеся губы, и он с трудом произнес:
– Воды…
– Сын мой, да перейдут ко мне все твои болезни. Скоро, скоро будет вода. Люди уже пошли в горы, к источнику.
Мать смочила край передника и бережно провела им по лицу Расула. Почувствовала, что у него снова начинается жар.
– Хвала Аллаху, хоть слово вымолвил, – сказала Забида. – Как говорят, «в желудке молодого и камень растворится». Молодость – тоже лекарство. Это старому человеку ничто не помогает. Теперь не переживай, сестра. Он пойдет на поправку. Аллах, который может вселить в холодное яйцо душу, и этому бедняжке даст сил и здоровья.
– Да, не все получилось так, как мы хотели, как мечтали там… Вернулись с горем пополам в родные края, – мать Расула, словно жаловалась Забиде на старую рану, которая никак не хотела заживать. – Кое-как удалось вернуться. А моя бедная сестра и сегодня живет вдали от дома, на чужбине. Нет, дом у нее там есть, и семья, дети взрослые, внуки. Но здесь – родимая земля, родовое село, родные и близкие, всё, что окружало с детства. Там она живет в городе Ош… Только что это за жизнь – мотается туда-сюда по железной дороге. День-другой здесь, потом – обратно. Потом снова сюда. И нас издергала, и сама измаялась. Сколько лет ее сердце, разделенное надвое, не может найти приюта…
– Воды… – Расул слабо пошевелил рукой.
– Чтобы я раньше тебя умерла, дитя мое. Сама сейчас схожу к роднику. Запаздывают что-то посланцы наши.
Жансурат смотрела на стакан воды, стоявший на столе, и мучительно пыталась на что-то решиться. От напряжения разболелась голова.
– Послушай-ка, сестра. Не знаю, что и делать. Может, все-таки дать ему воды?
Забида замахала на неё руками.
– Нет, нет, не дай Бог, делай, как сказал доктор! Мало ли что. Если нельзя, значит – никаких, и все тут! Хочешь сохранить жизнь ребенку – терпи. Терпи, даже если видишь, как ему нелегко. «Кто умеет терпеть, тому достается лучшее».
Рука Жансурат остановилась на полпути к стакану.
– Кто-нибудь знал такую длинную ночь?..
– Ты уже вся не своя, сестра. Может быть, тебе поспать немного? Поспи, а я послежу за твоим сыном. Не беспокойся. Скоро уже и утро.
Жансурат прислушалась к словам соседки, и тут же, сидя на жестком стуле, машинально обернув руки передником, склонила голову к плечу и провалилась в сон.

Сон засухи

…В бескрайней песчаной степи – Расул и его отец. Нещадно печет солнце. Сколько столетий прошло с тех пор, когда здесь был последний дождь? И чем, интересно, они заняты? Жансурат поднимается в небо, чтобы взглянуть на них сверху. Они усердно, не давая себе ни минуты передышки, копают землю – спрессованную засухой, покрытую глубокими трещинами, безжизненную и равнодушную к страданиям людей. И вдруг – тугая кристальная струя ударила из земли, оросив её вспыхнувшими на солнце брызгами. Ликуют отец и сын. На лице Расула, дочерна загорелом, такая же ослепительная, как эти солнечные блики, улыбка. Отец наполняет глубокую деревянную чашу, – родниковая вода приятно холодит руки, – и передает ее сыну. Расул принимает чашу обеими руками, подносит к губам…
– Нет! Не давай ему пить! Не пей! – Жансурат выбросила вперед руки, чтобы остановить сына, – и ударилась о железную спинку кровати. Проснулась, оглохнув от собственного гулкого сердцебиения. В панике огляделась, но сын по-прежнему спал.
Забида, еще не сомкнувшая глаз, спросила:
– Плохой сон приснился? Почему ты встревожилась, сестра?
– Нет-нет, ничего… – ответила Жансурат, но беспокойная мысль холодила: «Боже мой, почему в эти дни стал сниться покойный муж?».
Она посмотрела в окно на гаснущие звезды. Вдалеке, на фоне просветлевшего неба, проявилась цепь гор. И как только на их вершины упал первый розоватый отблеск, за окном резко и вразнобой загомонили птицы.
– Слава Аллаху, утро наступает, – Забида, чтобы прогнать ночное оцепенение, подошла к столику, заставленному лекарствами, и принялась наводить на нем порядок.

Песчаный дождь

Расул пытался открыть свои глаза пробуждающемуся миру. Пробовал двигать руками и ногами, удивляясь, что они послушны ему. Выговорил едва слышно: «Ай… Луна…».
«Боже мой, помоги моему ребенку! Он начинает выздоравливать. Но при чем здесь луна?» – мать поспешила к постели сына.
– Воды…
«Что же делать? Боже, как ему помочь? Если дать воды – что врачи скажут? Напоить – значит, самой навредить моему мальчику!».
Забида не знала, что сказать соседке, что посоветовать, и оттого чувствовала себя виноватой.
– Луна… вода… – повторяла за сыном Жансурат. – Не пойму я, подруга. Может быть, он вспоминает Айсулу – Водяную луну?
– А кто такая Айсулу?
– Соседская девочка. Они вместе школу оканчивали. И до сих пор общаются. Кажется, они неравнодушны друг к другу.
– Айсулу?
– Да, родители дали ей это имя в память о Казахстане.
– Молодежь, наравне со старшими, продолжает нести в себе эту боль. Если нет душевного покоя у нас, откуда ему взяться у них…
Расул тревожно оглядывался по сторонам.
– Мама, воды…
Жансурат не оставалось ничего другого, как снова протереть ему лицо влажным передником.
– Сейчас принесут, душа моя. Отправились за водой к источнику. Уже наступает утро, скоро солнце поднимется. Даст Бог, будет день.
– Солнце?.. Мама, если будет затмение солнца, я дам свет твоему дню. А если затмение луны – освещу твою ночь.
– Да убережет нас Аллах от затмений солнца и луны.
– Когда было затмение луны, ты била в медный таз. Это было важнее, чем сегодня – запуск спутника в космос.
– Отдохни, мой сын, отдохни. Ты – яркая моя звезда!
– На небе много ярких звезд, но ты… Ты прости меня, мама. Мы с тобой проживем до ста лет, нет – до тысячи. Я бы хотел прожить столько…
– Спи, дитя мое. Все твои мечты сбудутся во сне. А тот, у кого исполняются мечты, – счастливый человек. Не трать силы на разговоры…
Жансурат и сама притихла, вслушиваясь в его слабое прерывистое дыхание, материнским чутьем постигая происходящее с ним, и когда страшная тишина повисла в палате, в глазах у нее потемнело, из-под ног рывком ушел пол. Ноги больше не держали.
– Нет! Мой сынок!.. – она припала к нему и увидела, как на сына сыпался темный и горячий песок. И так быстро сыпался этот песок, и так его было много, что кровать Расула почти скрылась под ним. Мать бросилась разгребать его руками, разбрасывая во все стороны, стараясь пробиться к сыну. А песок сыпался и сыпался, и справиться с ним было уже невозможно.

Айсулу

Две женщины, придерживая Жансурат за плечи, помогли ей пройти в соседнюю палату. Краем глаза она заметила Айсулу. Одиноко и потерянно стояла девушка в больничном коридоре, прижимая к груди флягу с родниковой водой, а мимо шли больные, спешили по своим неотложным делам врачи.
Тело Расула привезли домой, дом был полон людей. Плач Жансурат был слышен всему миру.
– О-у, проклятая твоя мать, несчастная твоя мать, почему я не умерла раньше тебя?! О Аллах, мы все в Твоей власти, мы все предстанем перед Тобой. Но одно мучает меня, разрывает мне сердце. Я не могу себя простить: когда мой сын просил воды, почему я отказала ему в этом?! Он просил о глотке воды. Как он мучился, сколько раз просил… Один глоток воды!..
– Не кори себя, значит, такова была воля Аллаха. Не терзайся так, сестра, – не отходила от матери Забида. – Видно, он выпил всю предназначенную ему на земле воду. Никто не поможет тому, чей срок для питья воды окончен…
Когда тело Расула выносили со двора, стал мелко-мелко накрапывать весенний дождь.